Автор: Александр Александрович Мильчаков (1931-2004)
Газета “Семья”, еженедельник Советского детского фонда имени В. И. Ленина 26 марта – 1 апреля 1990 года, № 13 (117)
Читателям «Семьи» знакомо имя Александра МИЛЬЧАКОВА. В 1988 — 1989 годах мы напечатали серию его очерков: «Пепел казненных стучит в наши сердца», «Еще живы свидетели» и «Овраг на Калитниковском», посвященные поиску мест захоронения жертв сталинских репрессий. Недавно А. Мильчаков закончил работу над новым материалом из этого цикла. Организовав расколки в обнаруженном им тайном захоронении заключенных — строителей канала «Москва — Волга» в столице, близ Алтуфьевского шоссе, у ТЭЦ-21, он обратился за помощью к судебной экспертизе Минздрава РСФСР…
Какие выводы сделали из этого ученые и что практически можно сделать в дальнейшем, вы узнаете по прочтении этого очерка.
28 октября 1989 года, в субботу, в девятом часу вечера, я вышел из лесу… Было это у кольцевой автодороги, напротив ТЭЦ-21, неподалеку от Алтуфьевского шоссе. Товарищи мои, с кем вместе работал в лесу, уже разъехались по домам, кто на попутке, а кто пристроился в такси, возвращавшиеся в это время в город. Волнуясь, стоял у обочины, держа на плечах белый целлофановый мешок, перехваченный брючным ремнем, пытаясь привлечь внимание водителей. И тому были свои причины. Полчаса назад по противоположной стороне дороги пронеслась милицейская машина, и офицер, сидящий рядом с водителем, строго скосил на меня глаза: кто это, на ночь глядя, шастает тут с мешком, норовя поскорее уехать? Подозрительно… Подозрительно… Однако машина так и не остановилась, а у меня от волнения прихватило сердце. Что, если бы милиционер поинтересовался содержимым мешка? Нетрудно представить выражение его лица, когда бы мешок оказался развязан! В мешке были бережно упакованы кости человека, только что выкопанные нами со всеми предосторожностями в роще. Неплохое начало для следствия!..
Редкие машины пролетают мимо, не обращая внимания на мою поднятую руку. Холодно. Сыро. Низкий гудок доносится из-за рощи. Это подает сигнал теплоход с канала имени Москвы…
До войны его называли каналом «Москва—Волга», и он был логическим завершением строительства не менее известного Беломорско-Балтийского канала. Журналисты немедленно окрестили в те годы «Мосволгастрой» «великим водным сталинским путем», причислив его к величайшим мировым сооружениям всех времен и народов. Газеты и журналы пестрели такими цифрами: «Канал «Москва — Волга» — это три Днепрогэса по бетону, семь Беломорстроев по земляным работам и восемь Беломорстроев по бетону».
Вот комментарии из репортажей тех лет:
«Чтобы построить за этот срок 128-километровый канал, повернуть Волгу к Москве, отвечать за строительство должны были энергичные люди, безгранично преданные делу социализма, настоящие большевики-сталинцы. Поэтому строить канал «Москва — Волга» правительство поручило НКВД СССР. Народный комиссариат внутренних дел привлек к работе десятки тысяч людей, нарушивших законы советского государства. Это были бандиты, воры, убийцы, вредители, опасные враги Советской власти. И если на строительстве каналов в капиталистическом мире оборвались десятки тысяч человеческих жизней, то здесь, между Волгой и Москвой, десятки тысяч людей начали новую честную трудовую, достойную человека жизнь!»
Сегодня невольно спрашиваешь себя: неужто сами журналисты верили в эту словесную белиберду? Как они не видели, что канал «Москва — Волга» (его лагерные пункты начинались в Дмитрове, а кончались в Москве) — самый большой концентрационный лагерь в мире? Ведь в нем трудились около полумиллиона заключенных, и подавляющее большинство в них составляли не воры, бандиты и проститутки, как это старательно изображали газеты и журналы тех лет, а «раскулаченные» крестьяне, интеллигенция и священнослужители.
А. И. Солженицын, исследуя в «Архипелаге ГУЛАГ» трагическую хронику сооружения канала «Москва — Волга», начинает исподволь, с Беломорстроя. «Говорят, что в первую зиму, с 1931-го на 1932-й, сто тысяч вымерло — столько, сколько постоянно было на канале. Отчего же не поверить? Скорей даже эта цифра преуменьшенная: в сходных условиях в лагерях военных лет смертность один процент в день была заурядна, известна всем. Так что на Беломоре сто тысяч могло вымереть за три месяца с небольшим. А тут была и другая зима, да и между ними же. Без натяжки можно предположить, что и триста тысяч вымерло…»
Хочу обратить внимание на одно важнейшее обстоятельство. Срок строительства канала «Москва — Волга» оказался в два с половиной раза дольше по сравнению с Беломорстроем, да и количество заключенных почти впятеро больше! Вот и попытайтесь прикинуть, сколько наших соотечественников сложили голову на берегах канала имени Москвы, в столице и в Подмосковье: ведь лагерные пункты канала находились и в районе Хорошевского шоссе, и в Карамышеве, и в районе Строгина, и в других местах!
На противоположной стороне шоссе тормозит машина: водитель «Нивы» откликнулся на мои отчаянные призывы остановиться и соглашается довезти до дому. Спешу к кустарнику, где спрятан мешок, возвращаюсь бегом, бережно укладываю необычный груз рядом с собой на заднее сиденье. Только отъехали — в зеркальце водителя замелькали сполохи милицейской «мигалки». Неужели заметили? Неужели решили проверить на всякий случай? Куда теперь мешок спрятать? Господи, пронеси! И пронесло! Обогнав нас, машина ушла вперед… Слава тебе, Гос… Но тут меня снова передернуло: почему это я должен опасаться милиции — даже сегодня?!
Полвека с лишним прошло с тех пор, как захоронили строителей великого водного пути. Сотни и тысячи тел захоронили тайно от всех. Сегодня мы всем им должны воздать должное. Но даже и это сознание долга не избавляет нас от страха. Страшно, страшно!..
Когда мне в руки попали журнал «На штурм трассы» (ежемесячное литературно-художественное издание Дмитлага НКВД СССР, журнал, взлелеянный А. М. Горьким) и лагерная газета «Перековка», я испытал потрясение, ощущение какой-то фантасмагории, абсолютного унижения человека, грандиозного «театра абсурда». Можно ли еще найти в литературе пример, где бы раб с таким наслаждением упивался своим рабским положением и столь же неистово прославлял добродетели хозяина?! Вот образец «творчества» лагерного «самодеятельного» поэта В. Пузырева.
Если надо во славу труда
Сердцем выковать звонкую песню —
Я готов!
Если время даст в руки ружье
И поставит в дозор пограничный —
Я готов!
…Шофер сказал: «Закройте окно, ветер!».
Я начал поднимать боковое стекло — машина въезжала на мост. В глаза бросился, большой белый трафарет, крупные черные буквы: «Канал имени Москвы».
Из темноты издалека послышался низкий пароходный гудок. Интересно, так ли далеко был слышен сигнал знаменитого пассажирского теплохода «Иосиф Сталин» (все мы видели его в фильме «Волга- Волга»)? Сам хозяин приезжал проверить, как идет сооружение его любимого детища,— заметьте, решение о строительстве канала и московского метро было принято на Политбюро в один и тот же день!..
14 июня 1936 года Великий Вождь посетил готовый Перервинский шлюз. Все газеты страны обошел этот снимок. Военная фуражка. Рука, по-наполеоновски заложенная за обшлаг шинели. В глазах— удовлетворение: великая стройка растет не по дням, а по часам, план перевыполняется, цель почти достигнута. Стоит ли принимать во внимание число погибших от непосильной работы зэков? Ничто не может сегодня омрачить настроение вождя. Для него это поистине знаменательный день: утром все газеты страны опубликовали Проект Великой Сталинской Конституции. Отец Конституции посетил Великий Водный Сталинский путь — и остался доволен. Вот он, «лагерный» социализм в действии! Все хорошо… но не следует забывать, что главные бои еще впереди. «Мосволгастрой» — генеральная репетиция 37-го! До премьеры остаются считанные месяцы…
Вскоре после того, как в «Семье» были опубликованы очерки о местах массовых захоронений расстрелянных в подвалах НКВД, на Донском, Калитниковском и Рогожском кладбищах в Москве, мне позвонил техник-геодезист И. А. Дмитриев и настойчиво предложил встретиться в районе Алтуфьевского шоссе, у Кольцевой автодороги. Оттуда он проводил меня в рощу близ ТЭЦ-21. По дороге рассказал, что еще 15 лет назад мальчишки, любившие гулять в этой роще, роясь в земле, находили многочисленные черепа и кости. На небольшой глубине. В самых разных местах, подчас довольно далеко друг от друга.
— Слышал я, что в 30-е годы в этой роще хоронили заключенных, строивших канал,— пояснил Игорь Алексеевич,— Делалось это тайно, по ночам…
Больше Дмитриев ничего добавить не мог. Но предположил, что жители окрестных поселков наверняка должны об этом знать. В ближайшей деревне Ново-Киреево отыскались следы бывших ее жителей, рабочих С. И. Бурова и В. И. Лобачева — свидетелей жизни и смерти заключенных канала «Москва — Волга».
Три дня спустя мы встретились в той самой зеленой роще против ТЭЦ-21.
С. И. Буров:
— Нам было в те годы по 11—13 лет, и мы, мальчишки, часто ходили смотреть, как строят канал. Тысячи грязных, измученных людей барахтались на дне котловане по пояс в грязи. А был уже октябрь, ноябрь, холода стояли страшенные! И главное, что запомнилось: заключенные были истощены предельно и всегда голодны. Бывало, конвойный с винтовкой только отойдет, а зэки, увидев нас, сразу начинают просить: «Хлебушка, деточки, принесите, хлебушка!» — «А как передать, спрашиваем,— часовой увидит, отберет».— «А вы бросьте хлеб прямо в грязь, мы его потом выловим. Часовой и не заметит»,— умоляют. Ну, сбегаем мы за хлебом и сбросим буханку в грязь, как договорились. Они потом в грязь опустятся на четвереньки, ищут хлеб, вылавливают, пока часовой отвернулся. Невыносимо все это было видеть…
В. И. Лобачев:
— Однажды вели через деревню заключенного. А хозяйка у крыльца дома до этого выставила в миске корм для собаки. Так этот заключенный был так голоден, что схватил миску и мгновенно съел все, что собака не доела. И пошел дальше, и все за живот держался руками…
С. И. Буров:
— Наш совхоз заключил с лагерной администрацией договор о доставке лагерных нечистот на совхозные поля для их удобрения. И каждый день огромного роста заключенный, помнится, украинец по национальности, привозил в деревню на лошади ассенизационную бочку, полную нечистот. Был он расконвоирован. Женщины деревни очень его жалели — каждое утро варили ему ведерко с картошкой и оставляли на поле, в условленном месте. Мы видели, как возчик сначала сам ел картошку, потом вычерпывал из бочки нечистоты, но всегда оставлял часть их на донышке бочки. А потом ссыпал из ведра в бочку часть оставшейся вареной картошки. Он знал, что при возвращении в лагерь охранники побрезгуют проверять, есть ли что-нибудь в оставшихся нечистотах, и таким образом тайком провозил картошку в зону. Тем ее извлекали и тут же съедали его товарищи по бараку…
В. И. Лобачев:
— Нам, ребятишкам, любопытно было наблюдать, как работают каналоармейцы (было в те годы такое дурацкое словечко — теперь известно, что его придумали Микоян и начальник строительства канала «Москва—Волга» Коган). Затаимся за кустами и глядим, как заключенные укрепляют берега дерном. Солнышко начинает пригревать. Смотрим: то один, то другой зэк в грязь падают. Это они умирали от слабости: предел сил наступал. Мертвых складывали на тележки-«грабарки» и увозили…
С. И. Буров:
— Ближе к ночи, чтобы не было случайных свидетелей, в эту рощу тянулись с канала целые караваны «грабарок» с трупами, облаченными в нижнее рваное белье. Лошадей погоняла специальная похоронная команда. Ямы, длинные и глубокие, выкапывались в роще заранее днем. Людей сбрасывали в могильники как попало, один на другого, будто скот. Только уедет один караван — за ним приезжает другой. И снова сбрасывают людей в ямы. Тогда это было глухое, пустынное место. Понятно: зона… Не то что сегодня — зоне отдыха… Закапывали как попало. Если ночью шел дождь, он прибивал землю. А мы утром пойдем за грибами в рощу — из ямы рука торчит, там колено где-то виднеется, там нога. Старики в нашей деревне нам наказывали: «Вы, ребятки, присыпьте землей, если увидите такое. Там люди лежат, и люди несчастные». Мы всегда землей и присылали, если такое случалось…
— Ну, а пытался кто-нибудь разыскать в этом лесу своих близких! Ведь а лагере находились заключенные ста сорока народов страны! — интересуюсь я.
С. И. Буров:
— За эти пятьдесят лет здесь перебывало приезжего народу тьма-тьмущая. Особенно до войны и сразу после войны. Со всех областей, считай приезжали. Ходят-ходят по лесу и плачут, не знают, куда пойти и колени преклонить. Такой стон стоял в лесу, не приведи бог еще когда-нибудь услышать! В середине пятидесятых годов один дед приезжал. Мы его часто видели в лесу, он в одиночку что-то копал и копал. «Что ищешь,— спрашиваем,— дедушка?» — «Сына,— отвечает.— Сын здесь лежит!» Оказывается, один заключенный вернулся в родную деревню и все рассказал. Тех, кто в лагере умирал, говорит, перед захоронением обязательно отвозили в лагерный морг. Там врач вскрытие делал, чтобы установить причину смерти.
Так вот один священник из заключенных (а их в лагере особенно уважали) собрал крестьян раскулаченных и сказал: «Братья! Никогда нам отсюда живыми не выйти! Вы знаете это. Но правду о нас самих мы сами должны рассказать людям. Сейчас сделать это невозможно. Но донести до наших потомков правду мы сумеем. Места, куда сбрасывают тела наши после кончины, известны. Пройдет полвека, и целый век, но люди вспомнят о нас и непременно пожелают захоронить по-человечески. Отправим послания потомкам нашим». С тех самых пор заключенные стали вкладывать в стеклянные пузырьки и бутылки письма с рассказами о перенесенных в лагере мучениях и прятать их в телах товарищей своих. Говорят, старик такую бутылку нашел, но из деревни сразу уехал…*
* Такую «бутылочную почту» с «посланиями в Вечность» применяли на Архипелаге ГУЛАГ довольно часто. Недавно в «Литературной газете» появилось сообщение о том. что одному из друзей философа и богослова Л. П. Карсавина при вскрытии его тела в лагерном морге удалось спрятать в брюшной полости флакон с запиской, содержащей имя полного и обстоятельства его гибели. (Ред.)
С. И. Буров и В. И. Лобачев поведали мне еще одну потрясающую историю. Молодой крестьянин из так называемых «подкулачников» бежал из лагеря «Мосволгастроя» в тридцать седьмом. По нему стреляли, гнались за ним с овчарками, а он успел добежать до деревни и без сил упал возле дома, хозяева которого спрятали его в подвале. Беглец был настолько истощен физически, что его пришлось откармливать больше двух месяцев. Вскоре он ушел из деревни. Сменил паспорт, фамилию — и зажил другой жизнью. Прошло много лет, умер Сталин — и беглец появился в деревне. На глазах жителей поселка он стал на колени перед своими спасителями, целовал им руки, показывал многочисленные награды, которые заслужил на фронте, а затем на заводе, где работал после войны, и снова уехал из деревни. Никто не знает его адреса, ибо в ту пор все опасались, что откройся он в те годы, не миновать ему повторного ареста за побег из лагеря.
Жив ты или не дожил до этих дней, отчаянный и мужественный человек, не смирившийся с жизнью раба за колючей проволокой, прими мой привет и уважение! Настанет ли наконец день, когда двадцать миллионов крестьян наших, трудолюбивейших из трудолюбивых, будут реабилитированы как незаконно раскулаченные, подобно тому, как это еще год назад сделано в Прибалтике? Российские крестьяне вынесли на себе всю тяжесть «Волгостроя», и рассказ о канале можно было бы смело озаглавить «Тайны «Смерть-Канала» — так называли его в те годы. Это имя упоминается в стихах Николая Клюева, погибшего в ГУЛАГе… Страшные тайны канала — под каждым шлюзом, под каждой насосной станцией, под каждым мостом…
В мае прошлого года я выступил в телевизионной передаче «До и после полуночи» с рассказом о захоронении в роще близ ТЭЦ-21. Пошли письма. Многие москвичи, жители других городов ставили вопрос об археологических раскопках, предлагали свою помощь. Активисты Химкинского «Мемориала» поставили на месте массового захоронения деревянный крест и трафареты, предупреждающие посетителей рощи, что здесь — заповедная мемориальная зона. Живой интерес проявили инструктор Ворошиловского РК КПСС А. Л. Хмель и начальник районного отдела Управления КГБ СССР Москвы и Московской области полковник А. В. Ремигайло.
Наступил октябрь. Ждать больше было нельзя; лили дожди, приближались холода, делать раскопы становилось все трудней. И тогда, заручившись поддержкой командиров поисковых отрядов Москвы, имеющих опыт исследования захоронений воинов, павших в боях с фашистами на фронтах Великой Отечественной войны, мы на свой страх и риск выехали в рощу близ ТЭЦ-21. Раскопы начали сразу в трех местах. Первые останки появились примерно через час — и поисковики повели работу очень осторожно. Однако вскоре перед нами предстала картина просто ужасающая. Первый несчастный лежал как бы на боку, с заломленными над головой руками. Второй оказался сразу под ним и лежал уже поперек. Третий — еще ниже, по диагонали по отношению к первым двум… Их сбрасывали в яму как .попало, раскачивая за руки и за ноги… Опытные поисковики с величайшей предосторожностью извлекали останки, боясь нанести дополнительные повреждения во время раскопа. Не заметили, как стало темнеть…
Вот так и получилось, что 28 октября 1989 года в девятом часу вечера я из лесу вышел на кольцевую автодорогу против ТЭЦ-21 с большим мешком за плечами.
«Нива» стремительно минует Большой Каменный мост, сворачивает правее и тормозит у кинотеатра «Ударник». В квартиру поднимаюсь как можно тише и так же неслышно кладу мешок в прихожей. Дочка выглядывает в коридор. Удивляется: «Ты что, за грибами ходил?» Бурчу в ответ что-то неопределенное, проскальзываю на балкон. Мешок должен храниться здесь более суток: завтра воскресенье…
Что ждет меня впереди? Нет никакой уверенности в том, что в судебно-медицинской экспертизе, куда собираюсь обратиться, с восторгом отнесутся к моей просьбе: раскоп произведен без санкции прокуратуры, без разрешения санэпидстанции и местных властей!
Жизнь, увы, подтверждает еще одно опасение, более серьезное: многие в нашем обществе настроены против такого рода исторических исследований. «Зачем? — удивляются они.— Казненных, погибших уже не вернуть! Какая разница, где они лежат!» — «А история?» — «История подождет! Лучше бы писали об увеличении производства колбасы, что гораздо важнее сегодня…»
Важнее ли? В таких случаях я всегда отвечаю оппонентам: да, по-видимому, нам мало десятков миллионов погубленных жизней, и нужно еще большее количество жертв, чтобы единодушно осудить невиданную жестокость своего недавнего, прошлого и извлечь необходимые уроки…
Налетевший порыв ветра шелестит мешком, лежащим на балконе у моих ног.
Так кем же ты был, милый мой человек — всего один из полумиллионной армии зэков знаменитого Волгоканала? Крестьянином? Рабочим? Ученым? Священнослужителем? Из какого города, из какой далекой деревни привезли тебя — сначала в Москву, где ты и тысячи твоих собратьев облицовывали гранитом вот эту Якиманскую и Озерковскую набережные, вплоть до ЦПКиО им. Горького; потом отправили на Беломорканал; а уж затем полуживого — на «Мосволгастрой»? А вдоль дороги все косточки русские… Лежат твои бедные косточки в эту осеннюю ночь на балконе дома, где в тридцатые годы сменились почти три состава жильцов. И где тебе успокоиться — теперь уже навеки? И что начертано будет на твоей могильной плите?..
В понедельник утром везу мешок в Бюро Главной судебно-медицинской экспертизы Минздрава РСФСР. Нет, мне определенно везет на хороших людей! Заведующий физико-техническим отделением экспертизы Сергей Сергеевич Абрамов, прервав работу, приглашает сотрудников и тут же, при мне, начинает анализировать останки, извлеченные из мешка. «Череп в отличном состоянии,— констатирует он,— Молодцы. А главное — зубы!» Внимательно рассматривает череп под сильным источником света: «Зубы… Они нам многое скажут…»
Покидаю бюро лишь в середине дня. Сергей Сергеевич поручает каждому сотруднику определенный комплекс исследований. И уже через несколько дней руководство судмедэкспертизы вручает мне удивительный документ (с печатью!). В нем. сказано, что «представленные в Бюро Главной судебно-медицинской экспертизы останки с места массового захоронения близ канала «Москва—Волга» позволяют высказать мнение, что они принадлежат скелету молодого (около 30—35 лет) мужчины, крепкого телосложения, выше среднего роста, европеоидной расы». Что особенно примечательно — эксперты сошлись во мнении, что «значительная стертость жевательных поверхностей коронок зубов» объясняется тем, что заключенный, повседневно испытывая муки голода, был вынужден есть траву и скончался от истощения. Появление такого рода документа уже само по себе событие из ряда вон выходящее! Но судебно-медицинские эксперты этим не ограничились. По нашей просьбе С. С. Абрамов совершил подвиг или чудо — не знаю, какое слово точнее! — он воссоздал, штрих за штрихом, внешний облик человека, чьи останки пролежали в земле более полувека! Вскоре в моих руках оказался «живой» портрет. Вглядитесь повнимательнее в лицо строителя и жертвы «Смерть-Канала».
Этот уникальный портрет — «первая ласточка». Скажем спасибо свидетелям С. И. Бурову и В. И. Лобачеву, командирам поисковых отрядов Е. Иванову, А. Костюкову. В. Руткевичу и кандидату технических наук А. Станюковичу, заведующему отделением Бюро Главной судебно-медицинской экспертизы Минздрава РСФСР С. С. Абрамову, члену исполнительное совета Фонда социальных изобретений СССР Ю Е. Подшивалову и его председателю Г. П. Алференко, вовремя поддержавшим идею расследования места массового: захоронения в роще у ТЭЦ-21.
Вглядитесь еще раз в этот портрет и постарайтесь запомнить это лицо. Единственное (пока!) лицо множественного числа… Вспомним слова русского философа Николая Бердяева: «Весь мир ничто по сравнению с человеческой личностью, с единственным лицом человека, с единственной его судьбой…»
Великое везение — что в поиске мест массовых захоронений безвинно погибших людей приняли участие московские ученые. Радиофизики предложили оригинальный способ обнаружения этих мест с помощью радиоприборов. Криминалисты — совершенно новый метод воссоздания внешнего облика по останкам, так называемый метод «компьютерного» фотографирования. Сегодня пришло время решить вопрос о создании передвижной лаборатории, мобильной и компактной. Лаборатория компьютерного фотографирования может с успехом найти применение и в Куропатах под Минском, и в Быковке под Киевом, в Ленинграде, Челябинске, Архангельске, Курске и других городах страны.
Но сегодня — и в этом я глубоко убежден — ее наиболее целесообразно испробовать на Рогожском кладбище в Москве, в том месте, где, по показаниям свидетелей, сброшены были в ров около трехсот высших военных командиров Красной Армии, расстрелянных по приказу Берии в московских тюрьмах 16 октября 1941 года. В этот день аппарат НКВД эвакуировался из Москвы в Куйбышев, и для подследственных комбригов и комдивов не нашлось мест в уходящих товарных составах. Полученные фотографии можно легко сличить с фотографиями казненных командиров в Главном управлении кадров МО СССР. Тогда и станет точно известно место захоронения безвинно расстрелянных высших военных командиров Красной Армии. Целесообразно использовать возможности компьютерной лаборатории и в месте массового захоронения жертв сталинских репрессий у стен Новоспасского монастыря. В этот ров сбросили тела казненных виднейших деятелей Коминтерна. По имеющимся у меня показаниям свидетелей, на дне этого рва нашел свое последнее пристанище политический секретарь ЦК Югославской компартии Милан Горкич и десятки его соратников. Здесь же должно покоиться тело видного работника польской секции Коминтерна П. Кубовского и еще многих-многих активнейших деятелей антифашистского фронта…
К сожалению, и сегодня КГБ не торопится раскрыть архивы, связанные с местами массовых захоронений уничтоженных наших сограждан. Аргумент один: архивы ликвидированы. Не верю! Располагаю данными, что такие документы сохранились.
Слова «миллионы жертв сталинских репрессий» в последнее время стали привычными, употребляемыми нами почти повседневно. И мы невольно подменяем высокое понятие «человек», «личность» холодноватым канцеляритом «жертва». Они мертвы — и их как бы и не было! Только живой образ каждого — каждого! — из миллионов, уничтоженных безвинно, его неповторимые человеческие черты обладают той художественной достоверностью и убедительностью, о которых историки XX века пока могут мечтать! Если мы восстановим облик всех казненных, сброшенных в безымянные могильники людей и опубликуем эти фотографии в печати — все они, до единого, вновь вернутся в наше сознание живыми людьми. Они будут всю жизнь сопровождать нас, перекликаться с нами, не позволят губить душу в огне мелкого корыстолюбия, суеты и пустого тщеславия. Только так — вспомнив всех поименно, зная каждого в лицо,— можно будет возродить духовную связь поколений…
Александр МИЛЬЧАКОВ.
ОТ РЕДАКЦИИ.
Фонд социальных изобретений СССР возглавил инициативу поиска мест массовых захоронений жертв сталинских репрессий и восстановления внешнего облика погибших с помощью криминалистов с целью установления их имен. Если вы хотите знать места, где покоятся ваши родственники и друзья, и иметь возможность возложить туда цветы; если вы заинтересованы в создании Стен Памяти в местах массовых захоронений; если вы желаете содействовать опубликованию в прессе «компьютерных» фотографий жертв сталинизма — вы можете сделать благотворительный взнос, коллективный или индивидуальный.
Направьте его по адресу: Москва, текущий счет № 1700565 Краснопресненского отделения ЖСБ СССР МФО 201144, ассоциация «Богатыри» ФСИ СССР, программа «Богатыри — Мемориальный центр» или: Москва, Внешэкономбанк СССР, счет 70300003 Фонд социальных изобретений СССР, программа «Богатыри — Мемориальный центр» Ваши деньги пойдут на создание специальной лаборатории, где будут работать лучшие криминалисты, судмедэксперты и программисты страны, обрабатывая материалы, полученные от поисковых отрядов инженеров и ученых Ваши деньги пойдут на изготовление методических пособий, печатание Книги Памяти жертв репрессий и сооружение Стен Памяти.
Благотворительные взносы на указанный счет можно перечислить — и об этом следует сообщить по телефону: 202-05-78.
