Часть 2
Еще до войны, в 1940-м году на перемычке, на берегу канала напротив деревни Ивакино начали строить нефтепровод до строившейся нефтебазы. Сначала построили высокий причал, потом в траншею вкопали стальные трубы, которые и сейчас лежат. Но почему-то нефтепровод не закончили, а нефть стали привозить на танкерах в Ивакинский залив, предварительно углубив фарватер до нефтебазы. Так нефть возили всю войну, и после нее. Другой путь доставки нефти был по железной дороге от станции Лобня. После войны от села Павельцево до канала прорыли рукав, что позволило баржам подплывать в нефтебазе и уплывать от нее по разным путям. Образовался островок в форме треугольника, прозванный в народе «остров любви и страданий». Для прохода от села Ивакино через Клязьму в Павельцево сделали понтонный разводной мост, который катер разводил на время прохода танкеров в ту или другую сторону.
Началась война 1941-45 годов. Сваренный остов Дворца Советов из стальных швеллеров срезали автогеном и пустили на изготовление противотанковых ежей для защиты Москвы. Канал превратился в водную артерию, снабжающую Москву необходимыми товарами и сырьем, в том числе хлебом, углем, нефтью.
Зимой 1941 года, когда немецкие войска подошли к станции Лобня, Клязьминское водохранилище от Хлебникова до Новосельцева заминировали. Были установлены и проволочные заграждения. Железнодорожный и шоссейный мосты тоже были заминированы и находились под военной охраной.
Наступила весна 1942-го года. Немцев отогнали от Москвы. Я учился тогда в 6-м классе, мне было 15 лет. По знакомству меня взяли работать на канал электромонтером. Много ума для работы не надо было, но добросовестно относиться к работе и уметь её делать было необходимо. Добросовестно – это значит вставать ежедневно в 4 часа утра, без выходных и идти на работу. А потом еще и в 7 часов вечера.
Трудовую книжку мне не выдали, видно не положено было по годам, но дали одновесельную лодку, почти новую, красивую, со спасательным кругом из пробки и 2 весла с уключинами. Дали форменный костюм из хлопчатобумажной ткани, черные брюки, китель, брезентовые сапоги, когти электромонтера, контрольную лампу на 220 Вольт и инструмент. Правда, никак не могли подобрать кепку матроса – все были велики, пришлось ушивать. А кепка была с козырьком из черного глянцевого картона. Костюм был тоже великоват. Со стороны я выглядел как «Стрелка» из кинофильма «Волга-Волга». Но на это я не обращал внимания, я был как большой.
Мне дали самое ценное – транспортные продовольственные карточки, которые гарантированно отоваривались во всех концах СССР. Хлебная карточка – 600 грамм черного и 200 грамм белого хлеба. И продукты всякие. Белого хлеба в магазинах не было, но 800 грамм черного давали каждый день. Остальные продукты: крупы, сахар и др. полностью отоваривали, не то, что в Мысовском магазине – только хлеб, наполовину с картошкой давали как рабочим, так и иждивенцам. Я отоваривался на 3-м участке. Около заградворот и бани была палатка, и там давали продукты только канальским рабочим. Для того военного времени это было очень значительным.
Мой участок, который я обслуживал, был от села Лихачева до села Троицкого. Я должен был обеспечивать навигационное освещение этого участка в ночное время, так как по каналу днем и ночью в Москву везли различные грузы, как продовольствие, так и другие товары: дрова, уголь, плоты с бревнами, баржи допотопные. Их тянули буксиры. Плоты длинные, а на них шалаши для сопровождающих, баржи, сцепленные попарно, на них целые семьи с детьми.
Движение было очень интенсивное, шлюзы не успевали пропускать эту вереницу судов и плотов. Движение шло круглые сутки, но больше ночью, так как днем немецкие самолеты канал бомбили.
На берегах канала через каждые 250 метров установлены сигнализационные знаки: на одном берегу зеленые, на другом – красные так, что штурманам было ясно, в какую сторону вести судно. Иначе ночью без светосигнализации можно врезаться в берег. Канал не прямой, как стрела, много поворотов. А на водохранилище установлены буи, которые тоже сигнализируют разными цветами своих фонарей, где находится фарватер. Мосты имели сигнальный фонарь посередине вверху.
По водохранилищу было особенно опасно плавать. Вроде от берега до берега далеко, но фарватер шириной, как и на канале. По водохранилищу тоже была прокопана выемка, на такую же глубину, как и на канале. Несколько раз дровяные плоты и плоты из бревен садились на мель напротив деревни Капустино, около Дмитровского шоссе.
Буи ставили в строго определенных местах. Для их электропитания применялись сухие элементы, из которых я делал батареи на 6 Вольт. На верху буя (бакена) был установлен круглый фонарь с нужным по цвету стеклянным фильтром в виде стакана. Стояло реле для экономии электроэнергии.
С электропитанием было туго, а потом и вовсе перестали давать сухие элементы и решили применять кислотные. С ними была одна морока. На берегу я разводил в нужной пропорции раствор кислоты и заливал его в жестяные банки, вставлял в банки крышки с электродами и двумя клеммами для проводов. Потом эти конструкции с жидкостью грузил в лодку, привозил к бакену и осторожно, чтобы не расплескать, по одной банке, которая весила примерно 3 килограмма, погружал в ячейки на дне бакена. А бакен был полтора метра глубиной. Кислота была опасной, и приходилось работать в резиновых перчатках. На водохранилище почти всегда были волны, кислота выплескивалась, ведь крышка была не герметичная, и банка снаружи становилась склизкой, так что трудно было её удержать в руках. В бакене я соединял эти банки в батареи. На берегу было работать намного легче.
Вдоль берега канала стояли столбы с электрическими проводами. От столба через предохранитель кабель подключался к познавательному знаку (так работники канала называли береговые навигационные знаки) в виде стального шкафчика, внутри которого была лампочка, а с двух сторон стеклянные цветные линзы. Шкафчик спереди открывался специальным ключом, для того чтобы можно было заменить лампу. И в войну хватало хулиганов, которые били линзы, а на бакенах что-нибудь ломали или разбивали стекло фонаря.
До 1941-го года электромонтеры и бакенщики были только мужчины. Для работников канала были построены путейные дома, одноэтажные, уютные. Жившие в них рабочие имели огороды, держали коров и других домашних животных. Вдоль берега канала были поля и зоны, принадлежащие каналу. На них можно было запасти на зиму сено, а на огороде вырастить овощи. В войну мужчины ушли на фронт, а женщинам почти невозможно освоить специальность электромонтера. Вот и взяли меня на работу, от нужды. Я умел ловко лазить на столбы, пригодилась практика лазания на деревья за грачиными яйцами. А тут когти! Главное, чтобы сапоги были бы по ноге и когти среднего размера. Столбы были разного диаметра. Когти не должны на ноге шмыгать, иначе беда. Монтерский пояс тоже необходимая принадлежность, без пояса работать на высоте невозможно. У пояса имеется стальная цепь, которую или сразу пристегивают вокруг столба, или когда ты уже на высоте и нужно двумя руками работать. Когда пристегнут цепью, можно даже откинуться от столба назад и делать что требуется. Сапоги, когти, пояс и цепь должны быть подогнаны в меру и надежны.
В 1942 году еще до открытия навигации по каналу меня включили в бригаду по траливанию фарватера канала. На нашей Химкинской дистанции был свой теплоходик, который стоял на перемычке, и был свой капитан, моторист и один матрос. Весной 1942 года не все мины смогли вовремя разминировать на водохранилище, и часть мин ушла на дно. Нужно было проверить, нет ли под водой того, что может нанести ущерб судоходству.
На задней части катера, на корме, привязали трал в виде семи метровой фермы, по краям которой на стальных тросах опускались через лебедочные редукторы две «рыбины» (чугунные чушки в виде бомбы, весом по 40 килограмм). Вот так и плавали вдоль Новосельцева до порта Химок туда-сюда, искали зацепы. Один раз недалеко от Дмитровского шоссе подцепили мину, и она, взорвавшись, обдала катер водой. Другой раз за что-то зацепились, да так, что погнулись перила катера.
Когда траливание закончилось, а длилось оно не меньше недели, катер поставили на перемычке, где была стационарная мастерская для ремонта бакенов, реле и другого оборудования. В этой мастерской я работал зимой 1942 года после занятий в школе.
Как у электромонтера-бакенщика, у меня было много разных обязанностей. Каждое утро я ходил или плавал на лодке к заградворотам и выключал электричество по всему 2-му и 3-му Котовским участкам. Вечером наоборот – включал. Внутри машинного зала заградворот была электрощитовая. Ручные рубильники находились на 3-х метровой высоте, и нужно было специальной деревянной штангой с крючком на конце включать и выключать их.
Вечером нужно было убедиться, что все познавательные знаки горят. То ли пешком, то ли на лодке нужно было проплыть от Мысова до Лихачева и обратно – до Троицкого, где я включал или выключал бакены. Если какой-то познавательный фонарь не горел, его нужно было отремонтировать, т.е. устранить неисправность. Труднее всего было ездить зажигать вечером и гасить утром бакены. В любую погоду, в дождь, ветер я выплывал от Мысова, от «Белого дома», где была у меня запертая на замок лодка, и плыл к каналу, далее по нему к Клязьминскому водохранилищу, и до Троицкого.
Если стояла тихая и теплая погода, то плыл быстро, но всегда считал: вот проплыл один пролет, 50 метров, вот проплыл еще 250 метров, где стоял познавательный знак, вот скоро железнодорожный мост. А на мосту охрана. Чтобы проплыть под ним, нужно причалить к берегу и показать пропуск. Охранник давал добро, и я проплывал. Иногда меня уже узнавали, так как я плавал 2 раза в день, утром и вечером, в одно и тоже время, и причаливать не требовалось.
Хуже было, когда шел дождь, а еще хуже, если с ветром. Ветер, особенно северо-восточный, разгонял по каналу волны с бурунами. Лодку приподнимало и шлепало всю дорогу. А на водохранилище еще хлеще. Там волны были более агрессивные и крутые, простор для них шире, разгул больше. Да и бакены стояли не в один ряд, а по бокам фарватера. Так что приходилось лавировать в движении, направляя лодку прямо против волн, сначала к одной стороне, а потом, проплывая бакен, направлять лодку по волнам. Это, конечно, дольше, но усилий меньше.
Бакены – это большая металлическая бочка диаметром в метр и полтора метра глубиной. Он качается на волнах, но имея сноровку, я подплывал к нему, подцеплял лодку к кольцу на бакене, закручивал цепь на узел и, ловко подхватив боковую стойку бакена, вскакивал на него и включал или выключал освещение. Резиновых сапог мне не давали, да я и вообще не знал об их существовании, а брезентовые, хотя и головки у них были кожаные, все же промокали. Но было лето, тепло.
На самом широком месте Клязьминского водохранилища, около деревни Капустино, дважды садились на мель плоты. Один плот из дров, другой – звено от плота из строевого хвойного леса. Пока власти сорганизовались, чтобы снять их с места, местные жители разобрали их по дворам, а от плотов остались лишь воспоминания.
Хуже всего было, когда лил дождь. От дождя мне выдавали брезентовый плащ, вроде того, что показывали в фильме «Веселые ребята» на извозчике катафалка, который вез джазовую группу Утесова. У плаща этого вес в сухом виде килограмм 6, а когда он намокает под дождем, то рукава становятся несгибаемыми, как будто этот плащ пропитали в цементном растворе. А грести-то нужно, а рукава совсем не гнутся. В общем, не только не удобно, но просто тяжело.
И такая работа ежедневно в течение двух навигаций, а это минимум 10 месяцев. От перемычки до последнего бакена в селе Троицком 3 километра, от перемычки до Лихачева, тоже 3. Итак, 4 раза по 6 километров, получается, по 24 километра каждые сутки.
Помимо обеспечения освещением водного пути были и другие заботы и обязанности. На перемычке, в сторону нефтебазы танкеры своими мачтами рвали электрические провода. Приходилось их натягивать вновь. Я подготавливал по 120 метров одножильного провода, 2 бухты, расплетая их из кабеля. Потом лез на столб, обрезал конец старого провода, привязывал к нему новый. Так же со вторым проводом. Потом привязывал их к изоляторам, предварительно подняв их на столб по одному. А бухты в это время лежали под столбом. Затем я грузил обе бухты с проводами в лодку и плыл с ними на другой берег. Там, распрямив провода, я шел с ними метров 50 к другому столбу и так же по одному поднимал провода на 2 изолятора, подвязав их так, чтобы они могли по петле скользить. Потом, применяя веревочные домкраты-лягушки, или как их называли, блоки, по одному проводу натягивал провода так можно сильнее, чтобы не было провеса над перемычкой. Там длина была более 50-и метров. Натянув один провод «лягушками», привязываю его крепко к изолятору и соединяю к проводам электросети. Потом так натягиваю и соединяю 2-й провод. На всю эту процедуру уходило до 2-х часов. Я же был один. Когда происходил обрыв проводов, я заявлял об этом начальнику дистанции, он подавал жалобу в пароходство. Но все равно провода два раза обрывали.
Другой моей обязанностью было вылавливать топляк на фарватере. Топляк – это ствол дерева длиной 7 метров, который так наводенеет, что совсем не ложится на дно, а стоит вертикально в воде и только клюет, как поплавок. Вот его-то я и должен был увезти к берегу. Но это не спасало положения, он опять же течением будет оттащен на середину канала, поэтому необходимо было его вытаскивать на берег.
У меня с собой в лодке был пучок алюминиевой проволоки и, когда я обнаруживал топляк, то подплывал к нему кормой, погружал обе руки в воду. Подхватывал его вверх и тут же скручивал проволокой. После этого я крепко привязывал топляк веревкой к лодке, садился за весла, начинал грести, а лодка ни с места. Долго приходилось грести и раскачивать топляк, прежде чем он принимал горизонтальное положение и давал ход лодке. Очень медленно плыла лодка. А бывало, я находил топляк у железнодорожного моста, и сколько времени мне нужно было, чтобы притащить его к Мысовской водокачке, где я с помощью брата его распиливал по одному метру и оттаскивал к своему сараю, который был от берега метрах в 150-и. Там метровое бревно распиливали пополам и складывали в виде колодца, чтобы поленца просушились за лето. Зимой ими топили печку. С 2-х метровыми поленьями, которые тоже попадались, было намного легче.
Были и непредвиденные случаи, когда жизнь подвергалась прямой опасности. Однажды перестал гореть фонарь посередине шоссейного моста Дмитровского шоссе через канал. Этот мост называли Сталинским или «горбатым». Нужно было наладить сигнальный фонарь. Мост охранялся, но у меня с собой всегда был пропуск. Я оставил лодку около моста, а сам, взяв с собой запасную лампочку и монтажный пояс, пошел по пешеходной части моста к его середине, где был фонарь. Перегнувшись вниз, я хотел руками достать барашек крышки фонаря. Крышка с линзой открывалась вбок, но руки мои, как бы я ни нагибался вниз, не доставали даже крышку фонаря. Я и до этого цепью монтерского пояса пристегивался к поручням ограждения, чтобы не перевернуться и не полететь вниз головой в канал. Было высоко, и еле-еле была видна рябь воды.
Тогда я, ничего не придумав, начал на цепи спускаться ногами вниз. Получилось неплохо, я спустился, повис на цепи так, что руки были как раз на уровне фонаря. Было удобно, и я отвернул немного винтовой барашек, открыл крышку, заменил лампочку, и она тут же зажглась. Закрыв снова крышку с линзой, я закончил дело. Я начал подтягиваться вверх на руках, но у меня ничего не получилось. Тогда я посмотрел вниз – было очень высоко, и если я отстегну цепь, то упаду, расшибусь о воду и не выплыву, так как на мне одежда, сапоги и тяжелый монтерский пояс с цепью. Я еще раз попытался подтянуться, но вытянуть себя на уровень живота так и не смог. Я снова стал думать, как мне быть, прыгать вниз, рискуя погибнуть или кричать до того момента, пока кто-нибудь меня не услышит и не спасет из этого положения.
Пешеходов на мосту почти никогда не было, машин совсем мало, а охранники моста в своей сторожке не слышат. Так я висел не менее получаса, пока случайно, на мое счастье по мосту не проходил какой-то человек. Он услышал мой крик, подошел, посмотрел через перила вниз и, поняв сразу, что случилось, вытянул меня за обе руки. Я этого дядю поблагодарил, пошел к лодке и поплыл домой довольный, что исправил фонарь, и все благополучно закончилось.
Однажды, весной 1942-го года начали готовиться к навигации. Нужно было зачем-то проверить, правильно ли подключены провода на столбе от кабеля заградворот. На заградворотах электродвигатели работали от 380 Вольт, а в сеть по каналу подавали 220 Вольт. Это был 1-й столб от заградворот в сторону Хлебникова. Полез я на столб, взяв с собой контрольную лампу, резиновые перчатки, при поясе и с когтями. Столб был не обычный, а с опорой, пасынком. Добрался я до верха столба нормально, уверенно. Достал контрольную лампочку и начал поочередно притрагиваться к проводам. Там было три провода. Два из них должны быть на напряжение 220 Вольт, для освещения береговых будок (фонарей). Я дотянулся до первого провода, лампа горит. Стал дотягиваться до верхнего и вытянул руки так, что мои запястья стали вне перчаток и оголены. Я коснулся концом провода контрольной лампы третьего верхнего провода на столбе, и в это мгновение меня так ударило током, что я выронил лампу, откинулся от столба, и только цепь, на которой я был закреплен, не дала мне упасть вниз. Я ощутил сильную зубную боль, одурение головы, и во рту какой-то кислый вкус, как будто я облизал оголенную палочку, опущенную в муравейник.
Внизу за мной наблюдали 3 человека. Потом, осознав что со мной произошло, я узнал и причину случившегося. Из-за того, что запястье оголилось, провод коснулся моей руки. Монтерские когти же вцепившиеся в столб, касались стального уголка, который прикрывал спускавшийся вниз кабель, это была «земля». Так что получилось, что ток шел от руки через ногу на землю. Я очухался, слез со столба, подошедшие что-то говорили мне, но я не помню что.
После этого, когда бывала какая-либо опасность, то ли когда повисну, то ли ноги не так стояли на когтях, или когда спускался со столба, то во рту я всегда ощущал кислоту. И так было очень долго.
В 1942 году, вечером, осматривая берег в районе с. Лихачево, я обнаружил, что один познавательный знак не горит. Я ходил пешком от заградворот в сторону с. Лихачево по своей стороне, т.е. где само село, и мне было видно, какой фонарь не горит.
Не горел фонарь на лихачевской стороне. Я запомнил его и на следующий день поплыл к нему на лодке. Я специально не выключил электричество по этому берегу канала (на каждую сторону канала были свои рубильники). Подошел к фонарю, стал открывать дверцу, меня немного защипало электричество. Это часто бывает из-за плохой изоляции. Лампа не горела, и я заменил её на новую. Но и новая не стала гореть. Столбы с электропроводами были установлены на 3-м ярусе канала. Это было на знаменитой Глубокой выемке. Я поднялся по террасам к столбу и полез на него. Долез до верха, где находился патрон с предохранительной пробкой. Вывернул её, и как обычно делают, так как другой у меня не было, навернул проволоку и ввинтил пробку на место. Но проволока тут же сгорела. Тогда я, не придумав ничего лучшего, вставил в патрон гвоздь, оказавшийся у меня в кармане кителя, чтобы он работал вместо предохранителя и пропускал ток.
Довольный своей сообразительностью я стал спускаться со столба, цепь я не снимал до самой земли. Как только я ступил ногами на землю, меня затрясло, как будто на вибростенде. Меня трясло так первый раз в жизни, и я не понимал, что делается. Не осознавая, что случилось, я машинально двумя руками отстранил цепь от столба. Меня стало меньше трясти, и я, отомкнув собачку замка цепи, полностью освободился, но трясти все не переставало, хотя и стало полегче. Я отошел от столба метра на два, и тряси меня перестало совсем. Мне пока еще не было понятно, что со мной произошло. Очухавшись, я начал подходить к столбу и увидел, что стальной уголок, которым был прикрыт кабель, идущий со столба вниз к фонарю, трижды пробит бронебойными пулями. Кабель под ним тоже был перебит и касался оголенной жилой уголка, идущего в землю.
Сообразив, что мой гвоздь вредит электросети, я начал комками земли и камнями сбивать его. На пятый раз мне удалось сбить гвоздь и устранить замыкание. На время познавательный знак перестал работать. Устранить такую аварию самостоятельно я не мог, нужно было менять кабель. В 1941 году в этом месте шли воздушные бои, и пули не разбирали, где столб, где еще что-либо и попали точно в стальной уголок. А может быть, немецкий самолет атаковал караван судов, идущих по каналу?
