«Дмитровский вестник» 3 (№131) и ? ноября 1994 года
Вошло одноименной главой в книгу “Была ли тачка у министра?..”.
В сокращённом виде перепечатана в газете «Яхромские вести» 9 февраля 2018 года №5 (600).  Сократила и переработала Гурикова Л.Н.

…Угрюмая толпа медлен­но брела по улицам Одессы. Разновозрастная и разно­шерстная. Под холодными зрачками автоматов и участ­ливыми взглядами прохо­жих. Без всякой надежды на спасение.

— Лос! Лос! — кричали фашисты.

— Кюсс! — ахнули на тро­туаре, узнав одного из обре­ченных.

Лос!

Кюсс!

Вальс!

Нихт!

Мелодии в этом ряде не было да и быть не могло. Дисгармонию создавали два инородных слова.

А толпу уводили за город, где порой слышались авто­матные очереди. Люди ухо­дили в никуда. Среди них — легенда Одессы: композитор Макс Кюсс.

Его узнали, как узнавали всегда: на концертах и ули­цах, после приезда больным из Владивостока и оконча­тельного возвращения в Одессу со строительства ка­нала Москва-Волга. А узнав, вспоминали. И не только маэстро, но и свою моло­дость.

Кюсс — вальс! Кюсс — вальс! Кюсс — вальс!..

Любительский оркестрик на бульваре. Цветущий город радуется весне. Заслышав звуки мелодии, прохожие за­медляют шаг, с любопытст­вом рассматривая молодень­кого маэстро. Дамы в рос­кошных туалетах выбирают­ся из экипажей и под руку с кавалерами направляются к месту действия. Они пожало­вали специально. Этот орке­стрик пленил их давно. И особенно юный Макс.

Тем временем маэстро Макс, отложив в сторону тру­бу, берет в руки скрипку. О, что же вытворяет он! Можно сойти с ума! От чарующей му­зыки, виртуозной игры и са­мого юного исполнителя!

Кюсс — вальс! Кюсс — вальс!.. И вот уже первая от­важная пара закружилась в танце. А маэстро все играет и играет. И кажется, все цветы Одессы сейчас лягут к его но­гам. Успех ошеломляющий и постоянный.

Аплодисменты смолкают, и Макс Кюсс берет началь­ные аккорды своего первого настоящего сочинения “Гре­зы любви”.

Оркестрик играет и игра­ет для восторженной публи­ки, и невольно возникает во­прос: “Кто же этот молодой маэстро, мастерством и вдохновением собирающий поклонников своей музы­ки?”

Закончил четыре класса городского училища, а Одес­ское музыкальное училище не сумел: в семье безотцов­щина, у матери — трое детей. Был учеником жестянщика, но убежал. И ярлык непуте­вого одно время прочно закрепился за ним в округе.

Но не это попытайтесь рассмотреть за звучащей ме­лодией, овациями и цветами.

Вот мелькнули, как взмах руки дирижера, босоногое детство и мальчонка, высту­кивающий мелодию на каст­рюлях и ведрах.

А какое событие марш во­енного духового оркестра! Резкий взмах, чеканный шаг и музыка, заставляющая ме­нять походку даже прохо­жих. А в выходные и празд­ники оркестр играет другие мелодии, собирая немало одесситов.

Но оркестр не может иг­рать бесконечно. И однажды, во время репетиции, во­енные, оставив инструменты отправляются на обед. Это был шанс, миг удачи, воз можно, и определивший судьбу. Парнишка пробира­ется поближе, а затем берет в руки трубу.

Мелодия получилась. Это придало уверенности. Он может вести ее и дальше. Иг­рая. он не заметил, что хо­зяева спешно вернулись об­ратно и с удивлением наблю­дают за происходящим. А когда мелодия стихла, повели его к матери.

— Ваш сын — талант! — сообщили они ей. — Отдайте его нам, мы научим мальчика настоящей игре.

Мать отказала: Макс го­раздо нужнее дома. Получит настоящую профессию и ста­нет человеком.

А Макс добился-таки своего!

Но настал день, когда за­вершил выступления оркест­рик с бульвара, еще раньше с маршем ушел куда-то воен­ный оркестр…

То была не Одесса: ласко­вая. цветущая и веселая. За окном поезда — другая при­рода: тайга, тайга да изредка полноводный поток, кото­рый речушкой и не назо­вешь. И снова тайга, а люди только те. что в поезде. Маэ­стро с одесского бульвара едет на службу капельмей­стером в 11 Восточно-сибир­ский стрелковый полк, на са­мый край России, во Влади­восток.

Путь долог. Однообраз­ный пейзаж за окном чуть скрашивают беседы с попут­чиками да краткие прогулки по земле во время редких остановок.

Возможно, тогда и со­стоялась эта ошеломившая капельмейстера встреча. Молодая и красивая женщи­на — точно из сказки, из его грез. Вера Яковлевна Кирилленко. Ей он посвятит свой будущий и бессмертный вальс.

Владивосток – не только крайняя точка России. Это порт с военным флотом, это город с сухопутной армией. И что ни полк, то оркестр. И у каждого – свой марш. А исполнение нередко соревнование: чей лучше? В 1908 году спор рассудила императрица Мария Федоровна, удостоившая автора золотых часов. Они оказались единственной наградой на творческом пути Макса Кюсса.

Но кончились смотры и парады, и оркестры не прочь были исполнять иную музыку.

И снова звучат вальсы и кружатся пары. Строгие костюмы, офицерские мундиры и роскошные дамские туалеты – все стремительно несется, как жизнь. Композитор сочиняет и исполняет вальсы и марши. “Скорбь души”, “Моя тайна”, “Разбитая жизнь”. И вместе с новыми работами, как когда-то в Одессе, звучат “Грёзы любви”.

Публика требует: “Ещё! Ещё!” И вот является вальс, который станет известен всей России, и спустя десятилетия после гибели и забвения автора его будут помнить в народе.

Но пока этого вальса не знает никто, и будет ли он иметь успех, тоже вопрос. Поэтому композитор издает его ноты скромно, но собственные деньги.

А успех вальса колоссален! “Амурские волны” встречаются овацией, ноты раскупаются мгновенно. Издатели предлагают свое содействие и на обложке новой публикации значится: “Продается во всех магазинах России и у автора на складе”.

И снова стремительно, как жизнь, кружатся пары. Кюсс — вальс! Кюсс — вальс!

Но и сам Макс Авельевич любил жизнь да и пожить. Этого не могла принять его жена, вернувшаяся в Одессу. Позже, проиграв в карты ящик еще не изданных нот, тяжелобольным и морально опустошенным приехал в родной город и композитор. И хотя писал он до конца жизни, сочинив более трех­сот произведений, а салон­ный танец “Дирижабль” и вальс “Королеве экрана”, по­священный Вере Холодной, были достаточно известны, достичь прежнего успеха уже не представилось воз­можным…

Выписка из аттестации на командира музвзвода 1-го конвойного полка (конвой­ной стражи СССР) Кюсса Макса Авельевича: “Тов. Кюсс с большими музыкаль­ными познаниями. Свое дело любит и знает его хорошо. Оркестр поставить может… Как администратор слаб. Подход к подчиненным не умелый, не тверд в требова­ниях, касающихся внутрен­него распорядка. Политиче­ски отсталый и в этом отношении работает над собой не­достаточно. Как специалист назначению своему вполне соответствует. Как админист­ратор нуждается в хорошем помощнике в лице старшины.

Заключение аттестацион­ной комиссии. Подлежит увольнению из армии, как не представляющий ценности.

Как не пользующийся ни­каким авторитетом среди му­зыкантов и за преклонно­стью лет. Необходима заме­на новым капельмейстером. Командир бригады Петров. Военкомбриг Смирнов. 26 января 1927 г.”

“Мудро” рассудили ко­мандир с комиссаром РККА: ну, и пусть что специалист “с большими музыкальными по­знаниями” и “свое дело лю­бит”, но ведь “политически отсталый”! Такого надо не­медленно увольнять! Хотя “назначению своему вполне соответствует”. И все списать на “преклонный возраст”.

Маэстро Кюссу в тот год исполнилось всего пятьде­сят, более двадцати из них он отдал военной музыке. Пе­ред революцией был капель­мейстером отдельного ба­тальона Георгиевских кава­леров. В Красную армию вступил добровольно в де­вятнадцатом. А последний его музвзвод в РККА — это позже образцовый оркестр Кремлевской роты почетного караула, тот, что встречает иностранные делегации.

Теперь лучшим назначе­нием военного дирижера стал оркестр, развлекающий покупателей ГУМа.

…Площадь замерла в То­мительном ожидании. Флаги, лозунги, призывы. “Планы второй пятилетки — досроч­но!”. “Даешь сталинский ка­нал Москва—Волга в срок!”

Грянул духовой оркестр. И на центральной площади Дмитрова началось перво­майское шествие. И впервые, привлекая всеобщее внима­ние. — колонна МВС.

Пронзительно красивый темноволосый всадник в буденновке — начальник Дмитлага С. Фирин, еще один вер­ховой — командир отдельно­го дивизиона охраны Б. Крав­цов. а за ними — духовой ор­кестр в военной форме с се­довласым дирижером во гла­ве. Подтянутый и аккуратный маэстро, уверенно ведущий коллектив — Макс Кюсс.

Над колонной строителей — стяги, транспаранты, маке­ты плотин и шлюзов. Физ­культурники выполняют пе­рестроения, в небе проносит­ся эскадрилья самолетов МВС.

А вечером в канальском парке играет все тот же Центральный духовой оркестр. В программе — произведения его дирижера. А после марша “Привет республике” — зна­комая мелодия “Амурских волн”.

Кюсс — вальс! Кюсс — вальс! И как когда-то снова кружатся пары.

Оркестр маэстро Макса играл и в канальском ресто­ране, а в иные дни, когда в городском кинотеатре шла немая картина, среди моло­дых музыкантов ансамбля, сопровождавшего демонст­рацию ленты, неожиданно появлялся седой человек и начинал виртуозно играть на скрипке. И ансамбль в такие минуты только помогал пер­воклассному солисту. А какие негласные соревнования уст­раивали профессионалы “с канала” и их коллеги с меха­нического завода. Без жюри и призов, без определения мест и присвоения званий, а просто: кто лучше?

“Дмитров может гордить­ся, что многие свои произве­дения композитор Кюсс соз­дал здесь, на строительстве канала” — услышал я более десятка лет назад в жюри ме­стного марш-парада духовых оркестров.

“Композитор Кюсс дру­жил с моим мужем, — сказа­ла мне однажды вдова дири­жера оркестра экскаваторно­го завода С. Жеребина, — но после смерти Сергея Сергее­вича все работы Кюсса я пе­редала руководителю духо­вого оркестра Дворца культу­ры А. Моховикову.”

Далее след произведений Кюсса теряется: Александр Моховиков ничего конкрет­ного пояснить не смог — вро­де были, вроде нет…

Еще до окончания строи­тельства канала М. Кюсс вер­нулся в Одессу. На этот раз окончательно. Он работает с духовым оркестром местной милиции, в военно-музыкаль­ной школе.

Пользующийся колос­сальной популярностью, он был одинок, жил замкнуто, но всегда был аккуратен и подтянут.

Иногда из комнаты на ули­це Маркса доносились звуки скрипки или трубы. Кюсс тво­рил. Но потом эти мелодии стали теряться в ворчании приближающейся артилле­рийской канонады. Началась война, враг подходил к горо­ду.

Его арестовали свои. Ни­чего не значит, что этот ста­рик всю свою жизнь отдал Родине, музыке и армии, слу­жил в Кремле, руководил ор­кестром НКВД — главное он — немец, а это враг. Впрочем, власть однажды уже не­милостиво обошлась с ним. Для нее — основной показа­тель не ценность или талант, а благонадежность и бди­тельность.

Перед самой оккупацией Одессы М. Кюсса освободи­ли. А когда в город вошли немцы, он вместе с каким-то мальчиком прятался на чер­даке. Его выдали, и гитлеров­цы арестовали Кюсса. Для них он был еврей, а следова­тельно, тоже никакой ценно­сти не представлял.

Уходила понурая толпа за город. Зима. Мороз. Скрип шагов. Лай собак. Чужая речь. Какая уж тут мелодия! Здесь нет ничего! Вообще ничего! И потерялся след маэстро. Как раньше высту­кивающий мелодию на вед­рах и кастрюлях мальчуган, играющий на бульваре паре­нек, создающий знаменитый вальс композитор.

И не знал он, что уже че­рез несколько лет солист ан­самбля песни и пляски Даль­невосточного военного окру­га С. Попов напишет стихи на его мелодию и вдохнет в нее новую жизнь. И она словно в вихре вальса долетит от Ха­баровска до Балтики, и со­лист другого ансамбля К. Ва­сильев напишет свой вариант текста, оставив 13 из 28 строк предшественника… И в 1952 году по всесоюзному радио зазвучит уже знакомая мело­дия, и Краснознаменный ан­самбль песни и пляски Бал­тийского флота запоет:

Плавно Амур свои волны несет,
Ветер сибирский им песню поет.
Тихо шумит над Амуром тайга.
Ходит пенная волна.
Пенная волна плещет.
Величава и вольна…

Возможно, таким и видел из окна поезда дальнево­сточный край едущий на службу в полк ее Величества Императрицы молодой ком­позитор.

Н.Федоров

Напечатана в газете «Дмитровский вестник» 11 апреля 2002 года.
Перепечатана в газете «Яхромские вести» 15 декабря 2017 года №62 (592).
Воспроизведено по тексту газеты «Яхромские вести».

Символом канала имени Москвы стали колумбовские каравеллы на башнях Яхромского гидроузла. Символами трудовых побед в годы его строительства были бывшие заключенные Анушеван Лазареев, Галина Тасарская с Волжского района, Федор Мишкин и Август Лагзда – (герой нашего очерка) – с Центрального района. О них писали стихи и песни, в их честь устраивались вечера, выпекались именные торты, о них писала пресса, включая газету «Правда». С них рабочие всей трассы брали пример.

Они были героями, которых любила делать власть, они работали, не щадя сил. И все ради того, чтобы канал сдать в срок. Чтобы оставить добрую память о себе, чтобы скорее вернуться домой…

Всех четверых власть уничтожила в 37-м. Сразу же по окончании строительства. Получается, в знак «особой благодарности».

Первая мировая война перевернула все. «Двинулись навстречу друг другу армии, подальше от боевых действий убегали тысячи людей».

«В Дмитровский уезд из Курляндии прибыло большой молочное стадо. Коров и сопровождающих их латышей поселили в Ольгове, а затем «закрепили» за Яхромской фабрикой».

Когда весть о войне дошла до хутора Миновка, семья Лагзды тоже решила не искушать судьбу. Приехали в Горки, недалеко от Долгопрудного. Лесничий Иван Иванович Лагзда – женился. При венчании принял православие. Когда Август брал землю в аренду, хозяин ее посоветовал: «Разводи клубнику, это выгодно». Лагзда и сам знал, да и трудиться умел. «И клубника «заспешила» в охочую до ягод Москву». Как и сейчас, тогда тоже ездили люди на заработки, кочевали из одной области в другую. У Лазды дело спорилось и он нанял на сезонную работу девушек из Смоленской области. Августа Ивановича односельчане уважали за трудолюбие, порядочность и честность. Грамотный, служил в Российской Красной армии. Вот и избрали его председателем сельсовета. «Как сейчас говорят, доверие оказали». Хозяин земли той, поучая латыша, не учел только одного: «новая власть, как ветреная девка, переменчива, а в решениях коварна». «Начав коллективизацию, кого из крестьян заперла в каталажку, кого на выселки – в Сибирь отправила и у всех отобрала землю. По старой терминологии – раскулачила». Вот и Август Иванович, хоть и числился по сельской документации хлебопашцем, у новой власти оказался «в кулаках». «А что председатель сельсовета – так это враги рвутся в органы новой власти». Жена и дети тоже получили звание «эксплуататоры».

Августа Ивановича, хлебопашца из Горок, арестовали 30 августа 1930 года и приговорили к 5 годам лагерей и отправили на строительство Беломорканал. «Землю рыть да базальт рвать». Семью его – жену с детьми из дома выселили, и она ушла к родителям. Лагзду освободили досрочно, через 3 года, за отличный труд и за количество рабочих дней. Дочь Валентина Августовна в своих воспоминаниях говорила, что он пошел работать на строительство канала. «Ему хотелось снять судимость». Сначала семья жила в Химках, где Август Иванович работал на строительстве моста. «Лагерь. Речонка. Люди. Из сносимых деревень на санях увозили дома». «Отец был прорабом земляных работ. Руководил рытьем котлована на Глубокой выемке под Хлебниковым. А потом его перевели в Вербилки».

Ежедневно, когда «зеков» гнали на работу мимо домов, из них выходили люди и кидали проходящим хлеб и картошку, на что конвоиры ругались и грозили арестами. Эта история повторялась ежедневно. Но на всех заключенных брошенной еды не хватало. И нередко можно было увидеть мертвого «зека» у тачки. Школьников, детей работников строительства канала, на автобусе отвозили на занятия.

«Ты принес бы атласных лоскутков»,- сказал как-то расконвоированный зек дядя Миша. Из них он сшил Вале клоуна. Вечером того же дня пришли за Августом Ивановичем. Что-то искали, не нашли, тогда сорвали со стены грамоту ударника строительства канала и разбили рамку. «Ты не волнуйся,- сказал он жене.- Сейчас разберутся – и я вернусь». Не вернулся. Уже опытная жена опять вернулась к родителям, а детям приказала никому не говорить, что отец арестован. Но соседи и сами об этом догадались. Свидание с мужем было запрещено. А в сентябре был арестован дедушка. Умерла 9-тимесячная сестренка. У матери началась чахотка. Односельчане привели местного врача – Генриха Артуровича, он отменил все лекарства, а прописал медвежье нутряное сало. И она выжила. Сын Лагзды Николай добровольно ушел в армию. «Так лучше!» – решил он. Воевал, попал в плен. Домой вернулся больной и рано умер. А дедушку в 1937 году расстреляли.

Дом семьи Лагзды стоит до сих пор. Был там сельсовет, потом его кто-то купил.

Августа Ивановича Лагзду, хлебопашца и героя стройки рукотворной реки, реабилитировали дважды. По «делу» 1937 года – в 1957 году. По «делу» 1930 года – в 1990-м.

Н. Федоров «Дмитровский вестник», 1996 год

Михаил Михайлович Черемных. Около 1933 года.

Первоначально напечатана в газете «Дмитровский вестник» 20 августа 1994 года.
Перепечатана в газете «Яхромские вести» 7 марта 2018 года №10 (605). Материал обработала Гурикова Л.Н.
Воспроизведено по тексту газеты «Яхромские вести».

Художник-карикатурист М.М.Черемных печатался в журнале «Крокодил», иллюстрировал русскую классику, выполнял театральные декорации, в последние годы жизни был профессором Московского художественного института имени В.И. Сурикова. В 30-ые годы работал на строительстве канала и жил в Дмитлаге, в городке ИТР.

Команду Черемных называли «Черемныхи на колесах». И в самом деле: 1933 год – в Пронске, с декабрь 33-го по январь 34-го – «крокодильская» командировка в Сибирь, весна 1934 – канал Москва – Волга. Но поехали они по своей воле, поддались на уговоры фотокорреспондента Вадима Ковригина, командированного на строительство Московским комитетом партии на должность редактора газеты строительства. Он решил, что команда Черемных будет лучшим его помощником. Будут рисовать плакаты. «Это так нужно!», «Это так интересно!», «Романтика!», «Тридцатипятники!», «Перековка!». Вадим объяснил, что такое «тридцатипятники»: осужденные по 35 статье уголовного кодекса. И Михаил Михайлович решил поехать «в порядке общественной нагрузки». Для их встречи транспорт не прислали; не дождавшись его, отправились по нужному адресу на лошади. Ночное впечатление – не очень приятное, запомнился лишь колокольный звон. Потом впечатления изменились. Приехали 27 апреля, а 29 уже получили две комнаты в только что построенном доме. Питались в столовой вольнонаемных. Прекрасное здание, на втором этаже – большой зал. Белые скатерти, зелень. Служащие – все заключенные, в белоснежных халатах. Неплохой оркестр – тоже из заключенных. Территория ухоженная: дорожки посыпаны песком, приготовлены клумбы для посадки цветов. Полным ходом шла репетиция к первомайскому празднику: готовилась агитбригада, слышались звуки баяна, где-то пели частушки на тему канала. По вечерам в палатках шли уроки – объяснялись дроби по арифметике, строились треугольники по геометрии, занимались русским языком и т.д.

Плакат М.М.Черемных

Команда М. М. Черемных сразу хотела приступить к работе. Но на заседание о первомайском плане их не пустили: «засекречено». Это не остановило «черемнышат»: уже через сутки был готов плакат «Окно перековки №1»: «Чтобы Волге была расчищена в Москву дорога, надо работать упорно и много». Плакат оценили, сказав, «Вот это то, что надо». Решили, что этот плакат должен быть распространен по всей трассе канала. От зарплаты художники отказались, ссылаясь на то, что приехали на общественных началах. Тут же была организована ЦХМ – Центральная художественная мастерская Дмитлага НКВД. Начальник – М.М.Черемных, его ученик О.М.Савостюк назначен литработником с постоянной зарплатой. И это было очень хорошо – на другую работу времени не оставалось.

Им выдали спецодежду – военное обмундирование, в которой ходила вся охрана, выделили помещение в клубе. Это двухэтажный дом, который по желанию начальника строительства перевезли в Дмитров со строительства Беломорканала.

Так как Черемных М.М. работал и на стройке Беломорканал, все время возникало сравнение: строительство в Дмитрове и строительство Беломорканала. И не в пользу Дмитлага. «Это разве темпы?», «На Беломоре уж давно бы все сделали!», «А красота какая была! А агитбригада какая была! Орлы!». В мастерской работали двое «черемшат», двое вольнонаемных, художник Кун с Беломорканала и жена одного из охранников Зейнаб Яушева. Темпы работы были бешеные. Как-то Куну начальник строительства приказал к следующему дню сделать рисунок на чашке на тему канала. Кому-то в подарок. А он и представления не имел, как рисовать на фарфоре. Хоть и вольнонаемный, но приказ не выполнить не имел права. Просидел всю ночь. Когда утром принес кружку начальнику, его уже ждали с фарфорового завода, чтобы ее немедленно передать в производство. И, несмотря на то, что работа шла в темпе «немедленно», группа художников работала с большим увлечением. Было интересно наблюдать за людьми, уголовниками, которые отличались ловкостью, смелостью, своеобразным талантом. Были и страшные случаи. Картежники проигрывали не только все с себя, но с товарищей, проигрывали жизни друг друга. Проиграли даже квартиру начальника участка, а проигравший должен был еще и обокрасть квартиру, за что – тяжелые последствия. В команде художников был и «зек» – студент первого курса полиграфического института, очень талантливый художник Костя Соболевский, который имел покровительство самого Черемныха. О юноше все отзывались очень хорошо, по-доброму: «…милый вихрастый парень в смешной суконной шапочке с ушами и козырьком. По этой шапочке все узнавали о настроении юноши: «уши» завязаны на затылке аккуратным бантиком – хорошее, если тесемочки болтаются – «психует». С большим вкусом и интересом он иллюстрировал журнал «На штурм трассы», заведовал трафаретом. Старшее поколение хорошо помнит Мустафу, героя фильма «Путевка в жизнь». Сидел по 35 статье. Маленький татарчонок, еще несовершеннолетний. Черные, лукавые раскосые глаза. При нем стали пропадать кисти, краски, тетради. Тогда Михаил Михайлович назначил его кладовщиком и отдал ему все ключи. Мустафа иногда сам признавался, что взял флакончик с краской, «наколки делают». Но воровать перестал. Еще одна история с Мустафой. Прибежали «ребята» к Михаилу Михайловичу и рассказали, что видели, как Мустафа крадется за попом. Подумали – решил ограбить. А разобрались – это он на ходу попа зарисовывает. Но художника из Мустафы не вышло: маловато таланта. Когда освободился, приезжал в мастерскую в Москву. Но скоро опять сел. Считал, что годы, проведенные в Дмитлаге, были самыми счастливыми в его жизни, а шарф, подаренный художниками – самый дорогой подарок, полученный когда-либо в жизни. В Дмитлагере было много талантливых художников, которых необходимо было привлечь к работе в ЦХМ. Шла «война» за художников: начальники КВО прятали их, чтобы не забрали рисовать в мастерскую. Когда художники-уголовники узнали, что их «ищут» лишь для того, чтобы привлечь к участию в выставке общелагерного слета ударников – каналоармейцев, они с радостью согласились и перестали прятать свои таланты. На участках художники тоже были необходимы. Они разрисовывали доски почета, делали почетные грамоты по образцам ЦХМ и вообще по мере сил украшали участки. Один из заключенных сделал из крашеной соломки портсигар в подарок М.М.Черемных. Но этот подарок до адресата не дошел: его ему не передали. Памятную надпись уничтожили, и начальник КВО подарил его своей возлюбленной, которая этим портсигаром хвасталась всем и всюду.

Плакат М.М.Черемных

Однажды Нина Александровна (жена М.М.Черемных) увидела на трассе стенгазету «Раздача талантов на обед». Фигурки нарисованы были смешные, но талончики в столовую были приклеены настоящие. Автор газеты – бывший фальшивомонетчик, 17-летний Алексей Ткачев. Попал в Дмитлаг за 5 нарисованных от руки «червонцев». «Вьющиеся русые волосы. Голубые веселые глаза. Хмурым никогда не был». Красивой была не только внешность, но и фигура: широкоплечий, плотного телосложения. Делал фальшивые деньги только «из любви к искусству». Выдал – ученик, которого он научил делать фальшивые продовольственные карточки. В лагере Ткачев продолжил заниматься подделкой: «ради любви к искусству» подделывал «рекордные» талоны на обед, которые выдавались в качестве поощрения ударникам труда. Обычные талоны Алексей друзьям менял на свои. Дружки едят хороший обед, и он чрезвычайно доволен. Как-то пришел в контору Дмитлага документ об освобождении Ткачева Алексея Евдокимовича. Все в порядке, печати настоящие и на месте. И никто не задумался о том, что срок у Алексея большой, а еще не прошло и полсрока. Насторожил лишь кого-то наивный текст. Дознались – работа Ткачева. Добавили срок. «Будешь подделывать?», – «Буду, если не определите по художественной части». И признался, что уже решил для себя: «Если не отправят в ЦХМ – уйду домой». Т.е. – решился на побег, для которого все уже было приготовлено. А что именно? – Документы, почетные грамоты, конечно, нарисованные им самим. Когда сказали: «Ткачев, на этап специалистов», – все порвал. Рисованием он был одержим. Рисовал всюду и везде. Когда начинали «руки чесаться», начинал рисовать на газете или перерисовывал страницу газеты в точности. Однажды в мастерской Михаила Михайловича спросили, давно ли он работает с Топиковым. На ответ, что никогда с ним не работал, ему показали рисунок за январь 1935 год из «Крокодила» «Зимняя флора». На рисунке подпись «Рис. А.Топикова и М.Черемныха». Он равнодушно отнесся к этому, но товарищи обратили его внимание на то, что на рисунке стояла подпись «Рис.Черемныха», а не «Рис.Черемных», как он подписывал свои работы сам. Черемных работу Алеши Ткачева оценил по достоинству: «Здорово сделано. Даже цвет шрифта подобран». Этот номер М.М.Черемных сохранил. Он посоветовал «подделывальщику» природу подделывать или старых зарубежных художников. И, действительно, очень хорошо подделывал, не отличишь.

Михаил Михайлович был членом клуба мастеров искусств, которые изредка должны были дежурить в клубе. Однажды на дежурство получил приглашение и М.М.Черемных: дежурить 30 ноября 1935 года с 11 часов утра на экскурсии на строительстве Москва – Волга. В этот день на строительство прикатил роскошный автобус «Интуриста» с большой группой художников, живописцев и графиков. Среди них было много знаменитостей: Сергей Герасимов, Илья Машков, Д.Моор и другие. Для них была приготовлена выставка работ художников не только ЦХМ, но и со всей трассы. Оценка работ была очень высокой. Вот оценка Машкова: «В залах клуба была размещена выставка картин, исполненных каналоармейцами. Исполнение картин не уступает по мастерству современным профессиональным выставкам. В картинах отображено строительство канала, типаж, портреты. Среди работ каналоармейцев выставлены великолепные работы маститого советского художника… – заслуженного деятеля искусств М.М.Черемных».

Плакат М.М.Черемных

Д.Моор писал: «Вас встречает прекрасная выставка картин, графика. История стройки будет запечатлена…. Все эти люди (художники) – так называемые «преступники». Но знаешь, что это прошлое, а будущее они завоевали ударным трудом, школой, которую им дали большевики, волей стать гражданами великой стройки. Чудесная, вихревая страна СССР».

Семья Черемных проработала на строительстве канала 2 года. Позже в Москву им часто писали и заключенные, и бывшие заключенные. Но это было до войны. А в 1945 им кто-то прислал их плакат окно ТАСС № 1165 «Удар за ударом». С большим намеком и подтекстом.

В 1965 году к ним приехала в гости Зейнаб Яушева, работавшая в ЦХМ. Прошло 30 лет, но они с женой Михаила Михайловича узнали друг друга сразу. Зейнаб уже с седыми волосами, в прическе, а не с тюбетейкой на стриженой голове. И все с теми же прекрасными глазами. Она рассказала, что ее сын Рустам учился в Суриковском училище, был учеником Михаила Михайловича, но никогда ни одним словом не обмолвился, что его мать – тоже ученица Черемныха на канале Москва – Волга. В 1962 году, когда Зейнаб приезжала в Москву к сыну, он запретил ей встретиться с бывшими друзьями: «Это неудобно, чтобы моя мать ходила к моему профессору». Нина Александровна очень жалела, что Яушева не зашла к ним в 1962, Михаил Михайлович был еще жив, и он был бы очень рад этой встрече.

Н.Федоров,
статья написана по дневниковым записям жены художника М.М.Черемных – Нины Александровны

Газета “Дмитровский вестник” 10 октября 1994 года.

То был радостный день. От­крытие канала Москва-Волга. С утра начальник Центральной художественной мастерской Глеб Кун заехал за своим това­рищем Исмаилом Шир-Ахмедовым. Они добрались до Икши и оттуда на одном из кораб­лей флотилии поплыли в Химки.

Они были счастливы, ибо и их дела помогали строить ка­нал. Через несколько дней их арестовали, а еще через не­сколько — расстреляли.

— Мои родители приехали на стройку, потому что хотели проявить себя здесь, — гово­рит Рустам Яушев. — Мама бы­ла художницей и считала, что для продолжения дела ей на­до обязательно работать в Мо­скве или рядом с ней. Канал для этого казался удобен. А в Дмитров ее пригласил тогдаш­ний начальник мастерской М. М. Черемных.

Мастерская: десятки зака­зов, тысячи плакатов, которые изготавливались в кратчайший срок, трафаретчики, шрифто­вики и всего несколько худож­ников — заключенные, дос­рочно освобожденные и толь­ко одна по-настоящему воль­нонаемная Зейнаб Яушева (да и сам М. М. Черемных), само­стоятельно определившая свое место на МВС. Молодая стройная и всегда подтянутая женщина в тюбетейке.

Иллюстрации Зейнаб Яушевой, 1935 год.

После окончания стройки она мечтала поступить учить­ся. Бывала у Фаворского, еще раньше слушала Есенина, Мая­ковского, Мейерхольда. Исма­ил старше Зейнаб. Племянник секретаря ЦК компартии Узбе­кистана Икрамова. Он поздно женился, но все десять лет се­мейной жизни они были счаст­ливы: Исмаил и Зейнаб.

— Незадолго до окончания стройки должен был появить­ся на свет я, — продолжает Рустам Исмаилович, — и мама уехала в Ташкент.

Возможно, это и спасло ее в 37-м, ведь расстреляли же жен других “врагов народа”: Нину Кун, Валентину Стель­мах, Екатерину Гусеву.

— Незадолго до этого отца премировали велосипедом и представили к ордену.

Но подобное не являлось ни смягчающим, ни другим об­стоятельством — “враги” ме­рещились везде. Они были ор­деноносцами, членами ЦК и политбюро.

И все же грозный “вал” до­катился до Ташкента: Зейнаб с малолетним ребенком высла­ли в Коканд.

Мечта осталась мечтой. Арест мужа и начавшаяся вой­на поставили крест на профес­сиональной карьере, но она по-прежнему и до самой смер­ти рисовала.

Зейнаб закончила сначала Кокандский учительский, а в сорок лет и Ташкентский педа­гогический институты, стала первоклассным преподавате­лем русского языка.

— Маме с одной стороны предлагали участвовать в соз­дании учебника, а с другой — как ЧСИР увольняли с работы.

Она не смогла поступить в художественное училище, но в Москву приехал учиться ее сын Рустам.

Когда Зейнаб Яушева после долгих лет отсутствия снова оказалась в столице, Рустам предложил ей встретиться с М. М. Черемных. Она обрадо­валась, но когда узнала, что Михаил Михайлович препода­ет сыну, отказалась: пока он учится, даже подумать об этом невозможно. Но когда в сле­дующий раз она приехала в Москву, ее товарища по МВС уже не было в живых.

Она рано поседела и рано умерла. Трагедия 37-го сдела­ла свое.

То, что не смогла Зейнаб, она помогла сделать сыну: Рустам Исмаилович Яушев — заслуженный художник Рос­сии, ректор Красноярского ху­дожественного института.

Н. ФЕДОРОВ

Газета “Дмитровский вестник” 26 (№76) и 30 (№77) июня и 2 июля 1994 года.

Вошло одноименной главой в книгу “Была ли тачка у министра?..”

За окном серая слякотная осень срывала с веток последние листья. Унылые сумерки медленно и неотвратимо поглощали все вокруг, пока не наступил полный мрак.

Поезд тронулся, оставляя позади станционные постройки и огни.

Скорей, скорей! – заторопили себя колеса, в Петроград.

Этот план был не первым и родился не сразу. Теперь его нужно срочно доставить в столицу, министру-председателю А. Ф. Керенскому.

«Ах, Александр Федорович! Если бы можно было повернуть время назад. Всего на полгода. Или заранее предвидеть возможные последствия. Но вы после неудачного своего вояжа в Гельсингфорс не хотели реально оценивать стремление Финляндии к независимости. Празднуя победу над большевиками в июльских беспорядках, вы распустили сейм. Вы не придали значения и тому, что финскими событиями заинтересовался Ленин.

Впрочем, в последние месяцы вы стали раздражительны, вы перестали прислушиваться к голосу товарищей, в них вы видели теперь соперников в борьбе за власть. Для наведения порядка в рядах соратников прибегли к испытанному средству – почетной ссылке. Правда, ничего удивительного нет: поражения на фронте, отсутствие лозунгов, способных увлечь за собой народ, неудачные политические ходы в Финляндии.

План стабилизации момента в вассальном Великом княжестве был прост: всё, что не относится к внешней политике, обороне и проблемам россиян, входит в сферу деятельности финских властей. Конфедерация? Наверное…»

И хотя канцелярия генерал-губернатора, возможно, и упразднится, везущий Временному правительству проект плана ее хозяин Н. В. Некрасов был доволен: выход из кризиса, кажется, найден.

За размышлениями незаметно подкатила первая русская станция «Белоостров». Состав дернулся и замер. Было 26 октября.

Но как ни торопился в столицу поезд, ошеломляющая новость из Петрограда на приграничную станцию домчалась быстрее. Временного правительства больше нет. Нет Керенского, Коновалова, Терещенко. А буквально выстраданный план мгновенно превращается в пустую бумажку.

Большевики и Ленин захватили власть. Министры арестованы. А какова будет судьба бывшего, но все же министра, вышедшего из партии, но все же недавнего одного из лидеров кадетов? Может быть, пока не поздно эмигрировать? Граница ведь рядом. Да и никому еще нет дела до бывшего министра и генерал-губернатора. А как же Россия? Как же жить без нее? Да и ведь, помимо опыта политика, есть еще знания и опыт инженера и ученого. Они пригодятся Родине. Итак остаемся…

…Органами ВЧК разыскивается особо опасный государственный преступник: Некрасов Николай Виссарионович, 1879 года рождения, уроженец г. Петрограда, сын священника, бывший товарищ председателя Государственной Думы, бывший министр Временного правительства, бывший генерал-губернатор Финляндии…

Его большевики обвинили в организации покушения на своего вождя В. И. Ленина. Приговор «террористу» был заранее известен. Но он исчез, растворился в бушующей гражданской войной России.

Кого же бросились искать чекисты?

Карьера Некрасова стремительна, а восхождение по ее ступенькам головокружительное.

По окончании Петербургского института инженеров путей сообщения приглашен преподавателем строительного отделения Томского технологического института. В сибирскую глушь едет с охотой, работает энергично, а главное – демонстрирует прекрасное знание предмета. Его замечают и направляют учиться за границу. Через три года коллеги избирают вернувшегося Николая Виссарионовича профессором по кафедре статики сооружений и мостов.

Кажется, биография молодого ученого складывается как нельзя лучше, но годом раньше появился в ней штришок, всего лишь строчка, которая сыграет огромную роль и не только в этой биографии: Н. В. Некрасов стал членом недавно созданной партии конституционных демократов.

Первая русская революция не обошла стороной институт и его временно закрывали. Но подавленные выступления против властей и аресты пробудили в Сибири интерес к политике, идеями преобразования России заразились не только студенты. На исходе 1907 года членом III Государственной Думы от Томской губернии избирается 28-летний профессор Н. В. Некрасов, первый депутат из сибирских ученых.

Н.В. Некрасов, 1910 год.

Но Некрасов–политик – это не только голосующий зал губернского собрания, поздравления товарищей и надежды на будущие реформы, это и голоса завистников и противников. В газетных публикациях и специзданиях начинают мелькать многозначительные характеристики и замечания: «за год снискал расположение директора и благодаря ему был два года за границей», «протащен в и. о. профессора», «знаменитая диссертация – это ничтожная книга», «сей гражданин принадлежит к группе неудачников», «он больше западный политик», «это сибирский Милюков»…

Был ли неудачником, кометой ворвавшийся в политику человек, за короткий срок прошедший путь от неизвестного провинциала до заместителя председателя Временного правительства, крупнейший специалист-мостостроитель, чей ум и знания впоследствии высоко оценили большевики и Советская власть, «западный политик», стремившийся к лучшей доли для России, «сибирский Милюков», на двадцать лет моложе настоящего, но на деле превзошедший коллегу по кабинету министров и потому вызывавший у него, мягко говоря. неудовольствие.

«Некрасов – молодой депутат с крупным будущим, – признает П. Н. Милюков, – Он был, конечно, умнее Керенского и, так сказать, обрабатывал его в свою пользу.

Но молодой политик не стремился к первой роли. Завершив срок работы в III Думе, он избирается в четвертую, а когда император отрекается от престола, входит в состав Временного правительства. Менялась ситуация в революционной России, обновлялся кабинет министров, а Некрасов неизменно сохранял за собой «портфель» министра: путей сообщения, а после усиления влияния А. Ф. Керенского – товарища министра-председателя правительства и министра финансов. («Переметнулся к нему из явно личных расчетов», – язвительно замечает П. Н. Милюков).

Итак, не будучи первым, зато «умнее», Николай Виссарионович умело проводил свою политику, воплощал свои замыслы. Но при этом его энергия подкупала, а умение найти выход из, казалось бы, безнадежной ситуации впечатляло.

Даже все тот же П. Н. Милюков записывает: «Представители Совета находили формулировки (в обращении о выполнении обязательств перед союзниками – Н. Ф.) неприемлемыми и грозили завтра же начать в печати кампанию против Временного правительства. Но изворотливость Некрасова их успокоила…»

Но был и момент, когда министр подавал в отставку. Это случилось в начале июля, но восстание пошло на убыль, и прошение так и осталось без последствий.

И все же отставка состоялась. «Он слишком цеплялся за колесницу временного победителя», – заключил П. Н. Милюков. Но причина, думается, была в ином: Керенский почувствовал: Некрасов стал слишком влиятельным, Керенский решил: это опасно для него. И отправил своего заместителя в почетную ссылку – генерал-губернатором Финляндии. Туда, где полгода назад миссия будущего премьера не принесла желаемых результатов, а еще больше усилила стремление Великого княжества к независимости. По существу, это была первая репрессия государственного деятеля и ученого…

Чекисты отрабатывали нелепую версию об организаторе покушения на председателя Совнаркома, чекисты искали… А тем временем в Московской конторе Синкредсоюза появился новый заведующий по фамилии Голгофский. Через девять месяцев он уже работает членом комиссии инструкторов школ. Затем этот энергичный человек становится старшим экономистом отдела Наркомпрода в Казани, статистиком центральной рабочей кооперации Татарии.

Новый сотрудник показывает высокую эрудицию, владеет десятком иностранных языков. Его снова заметили. Назначают сначала заведующим отделом Казанской потребкооперации, потом избирают членом правления Татсоюза.

Некрасов? Николай Виссарионович? Похож, но в паспорте значится другой. И только жена его – Вера Григорьевна, тоже работница потребкооперации, знает всю правду о нем.

«Голгофского» заметили. И не только специалисты. Заметили и заподозрили. Не по знаниям и опыту занимается столь яркая личность скромную должность в далеком захолустье. Некрасов? Николай Виссарионович?

Арест подтвердил сомнения, допрос произвел сенсацию. В камере у большевиков – один из трех столпов Временного правительства. Было начало 1921 года.

Москва срочно затребовала уже приговоренного к расстрелу узника. И тут многое уже повидавший Некрасов, быть может, впервые испугался: у новой власти разговор короткий – привезут и поставят к стенке. Ведь убили же в петроградской лечебнице бывших министров Ф. Ф. Кокошкина и А. И. Шингарева.

Н. В. Некрасова доставили в Кремль. К человеку, на которого он, якобы, организовывал покушение.

За окном – расцвет НЭПа, а в кабинете – напротив председателя Совнаркома – специалист, уже талантливо проявивший себя в кооперативном движении.

– Ну, как вы чувствуете себя? Чекисты, наверное, испугали? – начинает разговор В. И. Ленин. – Но сейчас нас интересует: где бы вы хотели работать?..

В кремлевский кабинет входил политический заключенный, а вышел ответственный работник правления Центросоюза РСФСР.

– Некрасов – мужик умный, – сказал как бы вдогонку В. И. Ленин, – будет работать с нами.

И Николай Виссарионович начал все сначала, но снова для России, теперь уже для советской. Он – заведующий общеоперативным отделом, начальник планово-экономического управления и член правления Центросоюза СССР, становится первым заведующим кафедры планирования кооперативного института, издает двухтомный труд по проблемам отрасли. Но и первая профессия притягивает к себе: профессор Н. В. Некрасов преподает и в горном институте. Готовность служения Родине воплощается в жизнь.

Но к концу 20-х годов НЭП в стране ликвидируется, кооперация свертывается, а люди, создававшие ее, становятся не нужны. 3 ноября 1930 года Н. В. Некрасова снова арестовывают чекисты. Формулировка по тем временам самая модная – «вредительство» («в области снабжения населения промтоварами»). В апреле 1931 года его заставляют выступить свидетелем по так называемому делу «Союзного бюро ЦК РСДРП (меньшевиков)». Вынужденное участие в процессе заканчивается для него десятью годами лагерей.

«Враг народа» Некрасов прибывает на строительство Беломоро-Балтийского канала имени Сталина. Но здесь никого не интересует его политическое прошлое; ББК нужен крупнейший инженер-мостостроитель Некрасов. Возможно, поэтому и были нужны арест и срок: важно иметь под рукой надежного специалиста, а надежность в первую очередь заключается в том, что не бросит он в критический момент великую стройку пятилетки, не станет критиковать недостатки, а будет без устали работать, приближая день окончания и срока, и стройки.

– Отец никогда не был под конвоем, – заметил мне сын Н. В. Некрасова Олег, – а мы имели квартиру в Москве.

Открылся один канал, пришел черед другому. Как бы передавая эстафету, в Дмитрове в 1933 году состоялся последний слет ударников Беломорстроя. «Я помню, как мало было людей, веривших в то время, в успех дела, – заметил, выступая на слете Н. В. Некрасов. – Недаром некоторые из моих товарищей-инженеров в решающий период стройки говорили: «Да, как будто канал получается. Но это чудо. Такие чудеса случаются редко». Мы еще не знали тогда, что эти чудеса повторяются часто на советских стройках, что имя этому чуду – рабочий энтузиазм… Мы поняли в те дни, что наша инженерная «мудрость» без вдохновения и творчества – убога. Мы поняли, что мало иметь только рабочих, мало чувствовать себя подрядчиком… как практиковалось до революции, нужно самому быть организатором масс…

Н. В. Некрасов в Дмитрове (в последнем ряду в центре). 8 июля 1933 года.

Н. В. Некрасов начал работу в управлении МВС в Дмитрове. Сначала у стадиона, а потом специально для него на улице Водопроводной (Пушкинской) построили дом, дали прислугу из заключенных, выделили автомобиль, а на выходной заключенный Некрасов отправлялся домой в Москву.

Когда Николая Виссарионовича Некрасова досрочно освободили, его назначили начальником работ Завидовского района Москваволгостроя. А когда по каналу Москва-Волга пошли первые суда, снова в биографии бывшего министра был Кремль. Здесь ему вручили орден Трудового Красного Знамени.

Что это? Триумф? Объективная оценка труда инженера? Безусловно. А может быть, пропагандистская демонстрация, что советская власть «зла» не помнит? И это возможно. Во всяком случае, так кажется…

Нет, власть была злопамятна. Стало очевидным, что новой «великой стройки» в ближайшие годы не видать, надвигается война, и инженер-орденоносец снова стал не нужен.

Н.В. Некрасов. Фото из следственного дела.

13 июня 1939 года начальника работ Калязинского района Волгостроя Н. В. Некрасова арестовали, а 14 апреля 1940 года приговорили к расстрелу. Власть в обвинении напомнила ему старую чекистскую нелепицу об организации покушения на вождя мирового пролетариата. Так продолжатель дела Ленина продолжил дело Сталина. Спустя более двух десятков лет он расправился с ленинским выдвиженцем, а держава потеряла еще одну мудрую голову.

В 1936 году Олег Некрасов, поступая в МВТУ, заполнял анкету. Тогда он вынужден был обратиться за помощью к отцу, деятельность которого была настолько широка и многообразна, что только он сам мог уложить ее точно в рамки официальной бумаги.

Закончив институт, сын работал в ВПК заместителем главного конструктора предприятия.

В годы войны за участие в разработке тяжелого танка награжден орденом «Знак Почета», а позже – двумя орденами Трудового Красного Знамени. Конструктору по призванию присвоено звание – заслуженный изобретатель РСФСР, он удостоен редкой и почетной медали имени Янгеля.

* * *

На своем первом заседании оргкомитет по 60-летию со дня открытия канала Москва-Волга принял решение: установить мемориальную доску на доме N 45 по улице Пушкинской, где в период строительства канала жил Н. В. Некрасов.

Н. ФЕДОРОВ.

1932 год. Инженер Семёнов вычерчивает трассу канала

Газета “Дмитровский вестник” 2 февраля 1994 года.

Ситуация возникла сложная. Грунтовые воды и плывуны ставили вопрос не только о сроках и графиках. И, хотя включившиеся с опозданием насосы хлопотали о людях с утра до вечера, они оказались бессильны. Работы на строящемся дюкере остановились. Решили: прокладывать его в другом месте, начали без откачки, и результат тот же. Стройка окончательно замерла. И встал неизбежный и не обещающий ничего хорошего вопрос: кто виноват?

С ответом не затруднились: ну, конечно, геологи! Это они не предусмотрели, не предугадали, не…

Доложили начальнику Дмитлага Фирину. Фирин – наркому Ягоде, Ягода – Фирину: наказать, Фирин: комиссию создать. И вот уже она выехала на Икшинский шлюз № 5.

И возник другой, неизбежный и тоже не обещающий ничего хорошего вопрос: кому встречать?

Прораб, недавний зек, встал на колени: только не я! За ним другой, третий.

Кто же тогда?

Едут!

Кто?

Александра Фёдоровна Якушова

– И тогда пошли мы, две пигалицы, – вспоминает профессор МГУ, кандидат геолого-минераловедческих наук А. Ф. Якушова. – Я и девушка-прораб.

Машины остановились. Из одной вышел Фирин, из другой – третий отдел, чтобы арестовывать, из третьей – бухгалтер и другие.

Фирин широким шагом, мы за ним еле успеваем.

– Ну, что вы тут натворили?

Посмотрел он документы, выслушал нас. Получается, говорит, геологи предупреждали заранее. Тогда кто же виноват?

Наступило долгое и тягостное молчание. В эти мгновения решалось всё.

И тут взял слово зам. главного инженера МВС, профессор В. Д. Журин.

– Предложен новый вариант, который более правилен и экономичен.

Должен сказать: мысли приходят не сразу, и если бы мне пришлось проектировать Беломоро-Балтийский канал, я бы сделал это по-другому.

Мысли приходят не сразу. И если мы сейчас кого-то привлечем к суровой ответственности, мы никогда не услышим новой мысли.

– Пошли! – махнул рукой Фирин, и его комиссия отправилась к машинам.

На строительство канала Москва-Волга Александра Федоровна Якушова приехала по окончании Московского геолого-разведочного института. Работала в отделе геологии МВС, а затем ее перевели в Икшу. Место деятельности: от Яхромского гидроузла до Глубокой выемки, время: ежедневно, по 12 – 14 часов, в подчинении – большая партия рабочих, которые должны указать, как укрепить свои позиции или пойти на компромисс с подземными силами. А для этого съемки местности, шурфовка, бурение, откачка воды. И не только днем.

– Особенно тяжело было с шлюзом № 5, – говорит Александра Федоровна. – Он находится в долине реки, водоносность велика, и если не справиться с ней, бетонные работы бесполезны.

Возведение шлюза задерживалось. И хотя здесь уже было 5 экскаваторов, 19 паровозов, 215 вагонеток и множество зеков, дело двигалось медленно. Даже в сильные морозы на пятнадцатиметровой глубине – все та же вода. Принимая удар на себя, она мешала рвать грунт. Экскаватор поднимал грунт на площадку, где его тут же схватывал мороз. Глыбы снова взрывали, и уже другой экскаватор вел погрузку на машины и платформы.

Канал менял облик здешних мест. Линия Савеловской железной дороги в районе Икши передвинулась в сторону, от Москвы протянулся второй путь, последний участок которого улегся на шпалы именно здесь.

На другом краю котлована – высоком берегу реки – карьер. Рядом – лагерь заключенных. Сюда пригнали пополнение: рецидивистов всех мастей. Они легли и отказываются работать. И снова на дороге – черная машина.

– Встать! – кричит помощник Фирина Онегин. – Начальник Дмитлага приехал.

Урки повернули с любопытством голову: какой это начальник Дмитлага? Отметили: ничего особенного, видели таких. Пахан сплюнул через плечо, и все отвернулись.

– Смотрите, если не будете работать, – бросил Фирин и уехал.

А пополнение лежит и не думает вставать.

Снова кто-то едет. Всадник на лошади и в военной форме. И притом – баба! С любопытством головы повернулись снова.

Не слезая с лошади, начальник работ Н. Е. Сухово-Кобылина произнесла зажигательную речь на отборном русском языке.

– Мать, ты чего лаешься? – удивились зеки.

– А как с вами разговаривать, если третий день не работаете?

– Ну, если ты станешь нами командовать, тогда будем.

И начали работать.

Странна наша память. Она, удерживая в себе цифры, даты, факты, делает это избирательно. Нетрудно узнать, что длина канала 128 километров, прочитать, что автором гидроузла № 3 был архитектор В. Я. Мовчан, а № 4 – А. Л. Пастернак, что по окончании стройки 55 тысяч заключенных досрочно освободили; услышать, что из трех вариантов трассы руководство страны выбрало дмитровский. Но найдете ли вы имя автора его?! Можно назвать количество ведер воды, кубометров бетона, фестметров леса и даже названия взорванных церквей, но имя одного человека – сумейте!

Иван Семенович Семенов

Но Александра Федоровна знает: Иван Семенович Семенов, ее муж. И, наверное, теперь станет понятно, почему в 1937 году он, вроде бы служивший тогда не на высокой должности – помощник начальника отдела даже не всей стройки, а только Центрального района, был удостоен ордена Ленина.

Награды вручали в Кремле. Орденом Трудового Красного Знамени отметили работу А. Ф. Якушовой, единственной из геологов.

Идея соединения Волги и Москвы-реки волновала не одно поколение. Предпринимались даже попытки. Но Москва по-прежнему задыхалась без воды, и кружили дальними путями суда, пробирающиеся к вроде бы близким портам. Локоток рядом, но не укусишь!

Сложен рельеф северного Подмосковья. Цепи холмов и гигантские чаши-долины у их подножия, вековой лес и непроходимые топи, многочисленные реки и подземные воды, торф, глина, песок, гранит.

Сколько же исходил здесь, и не один раз, молодой инженер, недавний выпускник Ленинградского института путей сообщения!

– У него, – говорит Александра Федоровна, – была способность четко организовываться на месте, реагировать на природную поверхность земли.

Соединить Волгу с Москвой-рекой можно тремя вариантами. Самотечный – Старицкий, еще Шошинский, но Дмитровский – гораздо экономичнее. Меньше потребуется «преобразовывать природу», а это и дешевле, и быстрее.

Здесь не будет капризного самотека через Клин, а волжскую воду придется поднимать по лестнице гидроузлов на 38 метров, но это гораздо проще, чем в Шошинском варианте. А это опять же дешевле и быстрее! Значит, Дмитров? Дмитров!

Об этом и говорил инженер Семенов на заседании экспертной комиссии в Дмитрове.

– Значит, все-таки Дмитров? – переспросил главный инженер МВС С. Я. Жук.

– Дмитров, Сергей Яковлевич!

– Ну, что ж, убедили!

Через несколько дней докладывал и доказывал сам главный. На этот раз в Совнаркоме СССР. С некоторыми дополнениями Дмитровский вариант был утвержден.

На календаре был июнь 1932 года.

– И когда ты снимешь сапоги и куртку? – спрашивал А. Ф. Якушову начальник района Е. Д. Вуль.

– Когда кончится строительство! – отвечала она.

Завершились работы на канале Москва-Волга, но переодеваться не пришлось: начиналась новая стройка – Куйбышевский гидроузел. А Иван Семенович Семенов за разработку направления трассы Волго-Дона был удостоен Сталинской премии.

Скоро уже полвека, как Александра Федоровна преподает в МГУ. Была зам. декана факультета по науке, членом ученого совета естественных факультетов. Награждена еще одним орденом Трудового Красного Знамени, а в 1977 году – орденом Ленина. Она – заслуженный профессор МГУ.

А начинала свой путь в науку в школе второй ступени в Урюпинске.

Н. ФЕДОРОВ

Бутовский полигон. 1937-1938 гг. Книга Памяти жертв политических репрессий. Вып. 7. – М., 2003. – С.45-52.

Этого момента ждали все. Одни — с радостью от завершения большой работы, другие — с надеждой на скорое освобождение. И вот закончены последние приготовления. Берега канала расцвечены флагами, транспарантами и портретами руководителей государства, выполненными лагерными художниками. В дмитлаговской типографии тиражом две тысячи экземпляров отпечатаны приглашения на первый рейс. 30 апреля 1937 г. праздничная флотилия двинулась по рукотворной реке.

Но одновременно уже шли аресты «врагов народа». В первую очередь было арестовано высшее руководство стройки.

На канале — праздник, на котором веселье соседствует с тревогой и страхом, гром оркестров, переходящий в рев машин, увозящих очередную жертву. Арестован начальник Волжского района Сергей Быховский, начальник 3 отдела Сергей Пузицкий и, что самое поразительное, за два дня до праздника 28 мая арестован начальник Дмитлага — сам Семен Григорьевич Фирин…

Приказ № 0107 по ОГПУ от 28 сентября 1933 года назначил С. Фирина начальником Дмитлага, а приписка «с оставлением за ним должности заместителя начальника ГУЛАГа» подтверждала его могущество. С. Фирин прибыл в Дмитлаг победителем с другой «великой стройки века» — Беломорбалтлага; впереди него летели легенды и байки, которые рассказывались «зэками» на нарах и на общих работах. Новый начальник не скрывал своих симпатий к рецидивистам; не чурался он и 58-й ст., приближая к себе одаренных и нужных людей, самолично решая все их проблемы. Но для остальных он был несгибаемым борцом с врагом и преступностью, насмешливым, жестоким и всесильным.

— Могу досрочно освободить, а могу и отправить в зачуханный угол, — любил повторять он.

И отправлял, если требовала обстановка.

Когда «тридцатипятники» поведали ему о том, что лагерный театр ставит одну классику и ничего — о быте рецидивистов, Фирин под конвоем отправил артистов на «чистку»; ее провели сами «тридцатипятники», объединенные начальником в особую комиссию, сильно смахивающую на коллегию ОГПУ. В итоге половина актеров-профессионалов была переведена на общие работы.

Некий партийный функционер мелкого масштаба в ответ на разнос начальника лагеря по поводу низких производственных показателей намекнул, что-де прежде, чем говорить, не худо бы самому поработать на производстве; на следующий день «функционер» исчез. Или вот еще случай: на слабых стихах инженера, присланных в редакцию лагерного журнала, Фирин наложил резолюцию: «Автор не знаком с жизнью трассы; для пополнения знаний отправить на общие работы сроком на один месяц».

Начальник Дмитлага часто подчеркивал — надо создать такие условия, чтобы заключенный осознал: воля хуже лагеря. «Рецидив» сразу понял: Фирин — свой. И стал величать его «батей». Заключенные, попавшие в лагерь по первой судимости и надеявшиеся на ускоренное сокращение срока по зачету дней, избрали иную форму — «отец».

Народ любит своих героев и боготворит вождей. Таким стал для зоны Семен Фирин. И герой, и вождь.

— Фирин — это горный орел, — любил повторять «зэк» из Тбилиси Сазонисий Чачибая (расстрелян в 1937 г.).

«Когда приехал Фирин, все были очарованы им… С. Г. Фирина я считала идеалом чекиста-коммуниста», — писала поэтесса Лидия (Лада) Могилянская в собственноручных показаниях в 1937 г. (Л. М. Могилянская арестована «по делу Фирина», расстреляна 06.06.1937 г.)[1].

Агитбригада слагала песни о любимом начальнике, лагерные мастера слова не скупились на восхваления.

— Кто автор? — спросил Фирин после исполнения новой песни — «Боевой Фиринской».

— Николай Жигульский.

И лагерный поэт вошел в число приближенных Фирина.

Разговоры о Фирине с обязательным добавлением новых цветистых деталей и фактов не прекращались в среде заключенных Дмитлага. Говорили, что зимой 1930 г. Фирин якобы бежал из заморской тюрьмы, перешел границу, добрался до Москвы к самому начальнику ОГПУ Г. Ягоде и вышел от него с ромбами в петлицах. Факт пребывания в тюрьме неуказанного иностранного государства и чудесный побег из нее подтверждает сборник советских писателей «Беломорско-Балтийский канал имени Сталина»[2].

Слухи слухами, а все-таки кто же он, прихрамывающий на одну ногу, страдающий припадками — «подарком» гражданской войны, начальник Дмитлага?..

Старший майор государственной безопасности С. Фирин-Пупко на строительство канала Москва-Волга прибыл в сентябре 1933 г. Сын мелкого торговца из Вильно, он окончил местное двухклассное училище и на этом в графе «образование» поставил точку. Работал конторским мальчиком, подручным на обувной фабрике, затем был призван в царскую армию, дезертировал из нее (видимо, по идейным соображениям). С. Фирин, несмотря на свое начальное образование, был далеко не невеждой. Он самостоятельно освоил шесть языков, знал литературу, неплохо писал.

Из учетной карточки лиц командного состава РККА: Фирин-Пупко С. Г, в 1919 г. — командир партизанского отряда им. Розы Люксембург, военный комиссар бригады Литовской советской дивизии, военный комиссар управления снабжения 4-й стрелковой дивизии 15-й армии. С февраля 1920 г. — помощник начальника агентуры политуправления спартаковской бригады, с октября — в распоряжении РВС Западного фронта. С 3 мая по июнь 1919 г. участвовал в боевых действиях против белогвардейцев и немцев в Вилкомирском и Паневежском районах, в июне-июле того же года — против белолитовцев и белополяков у городов Вилкомир, Уцяны, Новый Александровск. С сентября по ноябрь 1920 г. принимал участие в боях против белополяков и белолатышей. 10 февраля 1919 г. в бою под Кейдамантом дважды ранен — в левую ногу и правую руку, 18 мая 1919 г. в бою у местечка Куркла получил тяжелую контузию. В 1918 г. без прохождения кандидатского стажа С. Фирин принят в члены РКП(б). С 1920 по 1930 г. он служил в разведуправлении штаба РККА, был разоблачен иностранной разведкой, заключен в тюрьму, бежал. После этого начиная с 1931 г. служил в особом отделе ОГПУ. За «беспощадную борьбу» с врагами революции в 1925 г. награжден орденом Красного Знамени, в 1928 г. — боевым оружием Реввоенсовета, в 1930 г. — почетным, в 1923 и 1933 гг. — двумя знаками «Почетный чекист».

Перед приездом на МВС Фирин работал начальником Белбалтлага. Создание ударных бригад скальщиков, перевод половины управленцев из теплых кабинетов на трассу строительства Беломорско-Балтийского канала, работа по «перековке» заключенных, «воспитание в них советского человека» — все это не могло остаться незамеченным. За успехи на строительстве ББК С. Г. Фирин был награжден орденом Ленина. В 1935 г. уже в Дмитлаге С. Фирину присвоили очередное звание: старший майор госбезопасности.

Строительство канала Москва-Волга мало чем отличалось от возведения водного пути в Карелии. Такие же тяжелые условия труда и жизни, почти полное отсутствие техники и скудный продовольственный паек, который требовалось еще заработать. Эшелоны прибывающих «зэков» — еженедельно и десятки грабарок с умершими участниками великой стройки — каждое утро.

Лучшие умы и силы были тогда собраны на строительстве канала Москва-Волга. Говорят и пишут, что на стройке гиганта второй пятилетки боролись за существование 200 тыс. заключенных. Думается, эта цифра занижена в несколько раз. 128 километров трассы, водохранилища и плотины, шлюзы и насосные станции, бетонные заводы и вырубка лесов, а еще полное хозяйственное обеспечение и обслуживание; добавьте к этому возводимые дмитлаговцами аэродромы в Подольске и Тушине, реконструкцию стадиона «Динамо» в столице, прокладку шоссе Москва — Минск, строительство жилых домов в Первопрестольной — все это более четырех лет требовало постоянной дешевой рабочей силы. А ведь в системе Дмитлага был еще Ковровский тракторный завод, рождающийся Волгострой, и во главе всей этой гигантской системы стоял начальник лагеря Семен Фирин.

В Дмитлаге он оказался не с самого начала стройки. Но его предшественники и последователи либо малоизвестны, либо неизвестны вовсе. В большинстве случаев до нас дошли лишь их имена: Сорокин, Радецкий, Кацнельсон[3]. А вот с именем Фирина история строительства канала связана неразрывно. И сделал все это сам старший майор госбезопасности. С. Г. Фирин любил искусство, но и себя в нем. Будучи апологетом «перековки», постоянно пропагандировал ее: в ЦК ВКП(б), в творческих союзах СССР, на страницах газет и журналов, на выставках, конкурсах на лучшую песню — с обязательным привлечением в жюри лучших сил страны.

«Перековка» заключенных в настоящих советских людей — не только цифры и факты. Она, по мнению начальства тех лет, должна была иметь ярких героев. В полном соответствии с советской идеологией кандидата в герои требовалось найти и подготовить. Таким на строительстве Беломорканала стал вор-рецидивист Степан Дудник. Под патронатом чекистов и М. Горького Степан окончил институт.

О героях Мосводоканала писали в журнале «Большевик»: «…Выступая в 1934 году в клубе НКВД на торжественном собрании по поводу окончания строительства Истринского водохранилища тов. Каганович подчеркнул, что «…канал создается руками бывших воров, бандитов, вредителей, бывших врагов социалистического общества, которые через суровый, но полезный труд на трассе превращаются в сознательных борцов за наш канал — прекрасное детище второй пятилетки. …Бывшие уголовники-«тридцатипятники», герои Белморстроя, награжденные правительством орденами Трудового Красного Знамени, — Николай Ковалев, Анастасия Павлова, Борис Пинзбург — являют собой живое подтверждение необъятных возможностей большевистской исправительно-трудовой политики… Еще на Беломорстрое было обращено внимание на выдвижение из числа уголовников наиболее одаренных людей. Так, например, Степан Дудник, бывший «тридцатипятник», после Беломорстроя уже успел вырасти в серьезного художника. В нашем лагере наиболее способные художники объединились в Центральную художественную мастерскую, которой руководит талантливый беломорстроевец Глеб Кун».

Степан Дудник прожил долгую жизнь. Он стал профессором, народным художником России. А судьба многих других оказалась трагической: Н. Ковалев, А. Павлова, Б. Пинзбург были расстреляны в 1937 г., когда и строительство канала, и «перековка» закончились.

С. Фирин пытался создать героя и на МВС. Для этого он избрал Глеба Куна. Но в отличие от С. Дудника, Г. Кун имел срок по статье 58 УК РСФСР, и это обстоятельство встречало немалые трудности. Так, например, неудачной оказалась попытка принять его в члены ВКП(б), хотя в ВЛКСМ Глеба Сергеевича все-таки приняли. Неожиданная смерть М. Горького не позволила зачислить Г. Куна в Академию художеств. Кровавый 1937 г. уничтожил и Г. Куна, и самого С. Фирина.

После выхода первого номера дмитлаговского литературно-художественного журнала «На штурм трассы» Фирин стал практиковать редакционные планерки. Собирались вечером на даче начальника лагеря, засиживались допоздна. Это были даже не планерки, а, скорее, литературный салон — вроде тех, что устраивались в дореволюционной России, а Фирин видел подобное на Западе.

Поэтесса Лада Могилянская читала свои стихи, с ней пытался конкурировать другой кандидат в члены Союза писателей Николай Жигульский (расстрелян в 1937 г.).

— Зря ты, Коля, пыжишься, — охлаждал его пыл Фирин. — Лучше Лады у нас никого нет!..

Журналист Роман Тихомиров (расстрелян в 1937 году) рассказывал о Праге, в которой он был по заданию ОГПУ Фирин, продолжая разговор, касался событий в Европе. Но, вспоминая Варшаву, Вену, Берлин, был немногословен.

Беседа незаметно сворачивала на темы о гражданской войне.

— В моем отряде, — говорил Фирин, — любили смелых людей, готовых лезть на рожон. Из них всех около меня остался лишь Кравцов[4]. Теперь же народ пошел хлипкий, принципы меняет вместе с бельем в бане.

С. Фирин оставил после себя воспоминания «Красные партизаны». Книга была издана в Минске в 1935 г. тиражом свыше трех тысяч экземпляров. В ней рассказывается о действиях партизанского отряда под руководством самого Фирина, воспевается романтика борьбы за советскую власть. Не все соратники командира остались живы: некоторые пали в бою, иные сожжены заживо врагом, но все были искренне преданы делу революции.

Рассказывая о недавних сражениях, автор охотно описывал природу, не боялся вспоминать о неудачах.

« …Жидкий рассвет только занимался над неприветливой местностью, окружавшей хутор. Вдали протяжно запели спросонья первые петухи. Как бы в ответ им трескучей чечеткой заплясали наши пулеметные гнезда. Шестнадцать пулеметов палили одновременно. Треск от выстрелов и похожие на молнии огнестрельные зигзаги пулеметных очередей разбудили заснувшие окрестности и веселым эхом отозвались в сердцах партизан, лежащих в цепях у опушки леса… Четверть часа продолжалась пулеметная подготовка — после чего отряд начал перебежку. Противник молчал…»

« …Однажды в Вилкомире к нам в отряд было подброшено… письмо на русском языке. В этом письме капитан Рыкало извещал нас, что его отряд испытывает большую нужду в походных барабанах, и вот он приглашает красных партизан к себе в гости для того, чтобы содрать с них шкуру и изготовить барабаны. Письмо было скреплено замысловатой печатью и наглой размашистой подписью.

Мы решили приглашение принять немедленно и нагрянуть всем отрядом. Кстати, в Ямове предстоял базарный день. С рассветом полтора десятка подвод, на которых находились партизаны, въехали в Ямово. На партизанских возках все выглядело самым безобидным образом: визжали поросята, в крынках плескалось молоко, лоснилось вкусное сливочное масло, пахло свежее душистое сено. Чтобы приехавшие на возах крестьяне не могли обнаружить подозрительных конкурентов, мы решили, не мешкая, приступить к действиям. …Без всяких приветствий партизаны по заранее установленному сигналу, одновременно открыли огонь по белякам. В разбитое окно штаба Матвей Бандура бросил две пачки связанных ручных гранат, которые разорвались с таким громом, что земля задрожала. Одновременно, выскочив из соседнего лесочка, с гиканьем и свистом партизанская конница рассыпалась по улицам местечка…»

Фирин-партизан охотно делится воспоминаниями, не претендует на собственную исключительность. Совсем иное дело — начальник Дмитлага старший майор ГБ С. Г. Фирин.

Когда профессиональному режиссеру, руководителю центральной лагерной агитбригады Игорю Терентьеву (расстрелян в 1937 г.) на «Мосфильме» предложили снять художественную картину «Восстание камней», рассказывающую о борьбе партизан в Крыму, начальник Дмитлага лично перечитал сценарий и потребовал его переделать. Автор, естественно, не возражал. После переделки текста образ главного героя стал сильно смахивать на самого Семена Григорьевича.

С. Фирин был в постоянном движении, беспрестанно о чем-то хлопотал. То ему требовалось договориться в «Правде» и «Известиях» об организации материалов о «перековке», отпечатать спец- тираж журнала «На штурм трассы» и отвезти его в ЦК ВКП(б), ЦИК, Наркомвнудел, то — надо было решить вопрос о снижении сроков заключенным — активным лагкорам, привезти на трассу строящегося канала видных писателей, художников, то — заручиться поддержкой руководителей спортобществ об играх в Дмитрове футбольных команд «Динамо», «Спартак», ЦДКА. А ведь были еще и производственные проблемы, за которые Фирин, являвшийся заместителем начальника строительства канала, отвечал головой.

В Икше, где переносилась железнодорожная линия и переводился в другое место завод, возникли непредвиденные трудности, связанные с планировкой объектов в низкой болотистой местности. Традиционное «вредительство» или головотяпство? Ошибки геологов или проектировщиков? Стройка здесь окончательно замерла.

На место выехала комиссия во главе с С. Фириным и представителями грозного 3 отдела. Возник вроде бы несложный вопрос: кто будет объясняться с комиссией. Прораб, недавний «зэк», встал на колени: только не я; за ним другой, третий…

Приехавший С. Фирин посмотрел документы, выслушал специалистов.

— Получается, геологи предупреждали заранее…

Наступило тягостное молчание. И тогда слово взял бывший «вредитель», заместитель главного инженера Москва-Волгострой профессор В. Журкин:

— Имеется новый вариант, более правильный и экономичный. Должен сказать: новые мысли приходят не сразу, проектируй я заново Беломорско-Балтийский канал, я бы многое сделал по-другому. Если мы лишимся сейчас нужных людей, лишимся и новых мыслей.

— Пошли, — махнул рукой С. Фирин. И комиссия направилась к машинам.

С. Фирин был яркой, неоднозначной, непредсказуемой личностью. Но он был воспитанником советской системы, где человек значил мало, а власть считалась всегда правой и, естественно, могла с человеком-винтиком, человеком-песчинкой сделать все, что угодно, в том числе и расстрелять без суда и следствия, как это в дальнейшем случилось с соратником С. Фирина по гражданской войне Б. Кравцовым, на которого даже не заводили следственное дело.

Обладая огромной властью, С. Фирин имел возможность помогать многим людям. Но в самый трудный момент их жизни он защитить их не смог. Более того, они погибли именно потому, что оказались рядом с ним. Свыше двухсот человек расстреляны только «по делу Фирина» как участники контрреволюционной организации, «ставившей своей целью уничтожение руководителей партии и правительства»[5]. Парадокс заключается в том, что сам бывший начальник Дмитлага С. Фирин проходил совсем по другому обвинению — сдаче советской агентуры во время его работы за границей (и это после награждения С. Фирина «за особые успехи, оказанные СССР на секретной работе»!).

«Заваливал» такого крупного зверя, как Фирин, сначала арестованный Ягода, рассказывая про него всяческие небылицы на допросах, а затем новый нарком НКВД Ежов; приложили старания и другие: Фриновский, Паукер, Молчанов, Зальпетер, новый начальник 3 отдела Дмитлага П. Симановский.

С. Фирин, бывший разведчик и опытный чекист, прекрасно понимал, что означал лично для него арест наркома НКВД Ягоды. Незадолго до своего ареста он неожиданно для всех отошел от дел, не занимался любимой своей «перековкой», не принимал зачастивших к нему по случаю скорого открытия канала писателей и журналистов. И хотя в центральных газетах еще появлялись его фотографии и хвалебные статьи, а на Красной площади в Москве красовался его большой портрет, С. Фирин понимал: конец неизбежен. Возможно, он думал, что все же сумеет выжить, намекал своим подчиненным на некий нестандартный скорый приказ. Очевидцы событий в Дмитлаге вспоминали, что был приведен в состояние боевой готовности отдельный дивизион охраны, которым командовал Б. Кравцов. Но все это было наивно и нереально. Система НКВД была как никогда сильна. На допросе арестованный режиссер Дмитлага И. Г. Терентьев заявил: «Я видел страну, превращенную в единый лагерь с Фириным во главе». Режиссер-авангардист сказал это в свойственной ему манере, т. е. в преувеличенной. Но в главном он был прав: страна, действительно, была превращена в единый концлагерь.

Фирина арестовали перед самым Первомаем. Власти любили вершить важные дела в канун праздников и иезуитски обставлять их. Приказ НКВД от 28.04.1937 г.: «Откомандировать немедленно в Норильскстрой для устранения всех неполадок строительства», — кажется, давал шанс на спасение. С. Фирина вызвали в Москву за получением нового назначения. Но никакой новой должности не предвиделось. Приказ от 29.04.1937 г. «Зачислить в резерв ГУГБ по УНКВД Московской области» свидетельствовал, что развязка близка. Решением ЦИК СССР от 07.06.1937 г. С. Фирин был лишен орденов «за предательство и контрреволюционную деятельность», а приказом НКВД от 19.08.1937 г. «уволен с исключением с учета». Но за пять дней до этого С. Фирин был уже осужден «в особом порядке» и в тот же день 14 августа 1937 г. расстрелян.

Сразу после ареста Фирина в Дмитлаге начались массовые аресты.

Вспоминает водитель автобазы НКВД Л. Прокофьев:

— Летом 37-го нас подняли по тревоге, и на четырнадцати машинах мы возили арестованных в Москву…

О том же времени рассказывает механик автобазы:

— Водители построились во дворе монастыря. Вышел начальник 3 отдела: «Заключенных везти в столицу! Нигде не останавливаться, на сигналы не реагировать!»

В «эмку» садились по три охранника и заключенный. Ребята потом рассказывали, что возили всю ночь, сделав по три рейса.

Спустя полгода после начала массовых арестов в Дмитлаге, 23 декабря 1937 г. бюро райкома партии постановило: «В связи с арестом как врагов народа утвердить решение парткома Москва-Волгострой от 27 и 29 июня 1937 г. об исключении из партии С. Г. Фирина-Пупко, начальника Дмитлага, члена бюро РК; С. В. Пузицкого, начальника 3 отдела»[6]. Вместе с Пузицким были арестованы тогда же сотрудники его отдела: М. П. Коротков, помощник начальника 3 отдела, Б. В. Кшанович, зам. начальника 3 отдела, Танальский-Тестерц, оперативный секретарь 3 отдела, Р. К. Авин, начальник отделения 3 отдела, Б. К. Кравцов, командир отдельного отряда ВОХР, А. М. Кривошеев, сотрудник 3 отдела, Ж. И. Дамберг, начальник отделения 3 отдела, сотрудник 3 отдела Л. В. Чарный.

Как видим, 3 отдел Дмитлага был почти полностью истреблен. Методы, которыми пользовались его сотрудники, теперь обернулись против них самих…

Не пощадили и жену С. Г. Фирина, Софью Александровну Залесскую, которая в 1920 г. была курьером связи советской разведки, а в 1921 — 1922 гг. — резидентом в Кракове. В 1933 г. «за исключительные подвиги, личное геройство и мужество» она была награждена орденом Красного Знамени. Политрука С. Залесскую приговорили к расстрелу 22 августа 1937 г. и в тот же день расстреляли…

С. Г. Фирина реабилитировали в 1956 г. «Все показания, — говорится в заключении Военной коллегии, — сфальсифицированы. Работа Фирина в Главном разведывательном управлении оценивается высоко».

Жену Фирина С. А. Залесскую реабилитировали через год — в 1957 г.

Были реабилитированы и все 219 человек, проходившие «по делу Фирина».

Н. Федоров

[1] Н. Федоров. Была ли тачка у министра?.. Очерки о строителях канала Москва-Волга. —Дмитров: СПАС, 1997. С. 130; Я. Федоров. Детище бесклассового общества // Книга Памяти «Бутовский полигон». Вып. 6. С. 33—34.

[2] «Беломорско-Балтийский канал имени Сталина». История строительства. 1931 — 1934 гг. / Под редакцией М. Горького, Л. Авербаха, С. Г. Фирина. 1998. С. 366—376.

[3] А. Е. Сорокин был нач. Дмитлага с 16.09.1932 г. (застрелился в 1937 г.); В. Т. Радецкий был врио нач. Дмитлага в 1933 г. (расстрелян 21.08.1938 г.); 3. Б. Кацнельсон был нач. Дмитлага с 29.04.1937 г. (расстрелян 10.03.1938 г.).

[4] Кравцов Борис Константинович, 1897 г. р., за участие в гражданской войне награжден орденом Красного Знамени. В Дмитлаге был командиром отдельного дивизиона охраны. Расстрелян «по делу Фирина» 06.06.1937 г. Реабилитирован.

[5] Доходило до полного абсурда. Рецидивиста А. Малкина расстреляли только за татуировку на руке. «Выступая в агитбригаде им. Фирина, — объяснял он следователю, — я и сделал на руке надпись «Семен»».

[6] Пузицкий Сергей Васильевич является одним из создателей отечественных контрразведывательной и разведывательной школ. Будучи в 20-е гг. зам. нач. контрразведывательного отдела ОГПУ принимал участие в разработке и проведении операций «Трест» и «Синдикат-2», признанных классикой контрразведывательного искусства. В первой половине 30-х гг. С. В. Пузицкий являлся одним из руководителей советской внешней и военной разведок. В 1935 г. в связи с массовой чисткой в органах РУ РККА был переведен на строительство канала Москва-Волга. По необоснованному обвинению в «террористической деятельности и шпионаже». Пузицкий был арестован 09.05.1937 г. и приговорен к расстрелу. Реабилитирован в 1956 г. (Справка ЦА ФСБ РФ.)