Газета “Дмитровский вестник” 10 октября 1994 года.

То был радостный день. От­крытие канала Москва-Волга. С утра начальник Центральной художественной мастерской Глеб Кун заехал за своим това­рищем Исмаилом Шир-Ахмедовым. Они добрались до Икши и оттуда на одном из кораб­лей флотилии поплыли в Химки.

Они были счастливы, ибо и их дела помогали строить ка­нал. Через несколько дней их арестовали, а еще через не­сколько — расстреляли.

— Мои родители приехали на стройку, потому что хотели проявить себя здесь, — гово­рит Рустам Яушев. — Мама бы­ла художницей и считала, что для продолжения дела ей на­до обязательно работать в Мо­скве или рядом с ней. Канал для этого казался удобен. А в Дмитров ее пригласил тогдаш­ний начальник мастерской М. М. Черемных.

Мастерская: десятки зака­зов, тысячи плакатов, которые изготавливались в кратчайший срок, трафаретчики, шрифто­вики и всего несколько худож­ников — заключенные, дос­рочно освобожденные и толь­ко одна по-настоящему воль­нонаемная Зейнаб Яушева (да и сам М. М. Черемных), само­стоятельно определившая свое место на МВС. Молодая стройная и всегда подтянутая женщина в тюбетейке.

Иллюстрации Зейнаб Яушевой, 1935 год.

После окончания стройки она мечтала поступить учить­ся. Бывала у Фаворского, еще раньше слушала Есенина, Мая­ковского, Мейерхольда. Исма­ил старше Зейнаб. Племянник секретаря ЦК компартии Узбе­кистана Икрамова. Он поздно женился, но все десять лет се­мейной жизни они были счаст­ливы: Исмаил и Зейнаб.

— Незадолго до окончания стройки должен был появить­ся на свет я, — продолжает Рустам Исмаилович, — и мама уехала в Ташкент.

Возможно, это и спасло ее в 37-м, ведь расстреляли же жен других “врагов народа”: Нину Кун, Валентину Стель­мах, Екатерину Гусеву.

— Незадолго до этого отца премировали велосипедом и представили к ордену.

Но подобное не являлось ни смягчающим, ни другим об­стоятельством — “враги” ме­рещились везде. Они были ор­деноносцами, членами ЦК и политбюро.

И все же грозный “вал” до­катился до Ташкента: Зейнаб с малолетним ребенком высла­ли в Коканд.

Мечта осталась мечтой. Арест мужа и начавшаяся вой­на поставили крест на профес­сиональной карьере, но она по-прежнему и до самой смер­ти рисовала.

Зейнаб закончила сначала Кокандский учительский, а в сорок лет и Ташкентский педа­гогический институты, стала первоклассным преподавате­лем русского языка.

— Маме с одной стороны предлагали участвовать в соз­дании учебника, а с другой — как ЧСИР увольняли с работы.

Она не смогла поступить в художественное училище, но в Москву приехал учиться ее сын Рустам.

Когда Зейнаб Яушева после долгих лет отсутствия снова оказалась в столице, Рустам предложил ей встретиться с М. М. Черемных. Она обрадо­валась, но когда узнала, что Михаил Михайлович препода­ет сыну, отказалась: пока он учится, даже подумать об этом невозможно. Но когда в сле­дующий раз она приехала в Москву, ее товарища по МВС уже не было в живых.

Она рано поседела и рано умерла. Трагедия 37-го сдела­ла свое.

То, что не смогла Зейнаб, она помогла сделать сыну: Рустам Исмаилович Яушев — заслуженный художник Рос­сии, ректор Красноярского ху­дожественного института.

Н. ФЕДОРОВ

Газета “Дмитровский вестник” 26 (№76) и 30 (№77) июня и 2 июля 1994 года.

Вошло одноименной главой в книгу “Была ли тачка у министра?..”

За окном серая слякотная осень срывала с веток последние листья. Унылые сумерки медленно и неотвратимо поглощали все вокруг, пока не наступил полный мрак.

Поезд тронулся, оставляя позади станционные постройки и огни.

Скорей, скорей! – заторопили себя колеса, в Петроград.

Этот план был не первым и родился не сразу. Теперь его нужно срочно доставить в столицу, министру-председателю А. Ф. Керенскому.

«Ах, Александр Федорович! Если бы можно было повернуть время назад. Всего на полгода. Или заранее предвидеть возможные последствия. Но вы после неудачного своего вояжа в Гельсингфорс не хотели реально оценивать стремление Финляндии к независимости. Празднуя победу над большевиками в июльских беспорядках, вы распустили сейм. Вы не придали значения и тому, что финскими событиями заинтересовался Ленин.

Впрочем, в последние месяцы вы стали раздражительны, вы перестали прислушиваться к голосу товарищей, в них вы видели теперь соперников в борьбе за власть. Для наведения порядка в рядах соратников прибегли к испытанному средству – почетной ссылке. Правда, ничего удивительного нет: поражения на фронте, отсутствие лозунгов, способных увлечь за собой народ, неудачные политические ходы в Финляндии.

План стабилизации момента в вассальном Великом княжестве был прост: всё, что не относится к внешней политике, обороне и проблемам россиян, входит в сферу деятельности финских властей. Конфедерация? Наверное…»

И хотя канцелярия генерал-губернатора, возможно, и упразднится, везущий Временному правительству проект плана ее хозяин Н. В. Некрасов был доволен: выход из кризиса, кажется, найден.

За размышлениями незаметно подкатила первая русская станция «Белоостров». Состав дернулся и замер. Было 26 октября.

Но как ни торопился в столицу поезд, ошеломляющая новость из Петрограда на приграничную станцию домчалась быстрее. Временного правительства больше нет. Нет Керенского, Коновалова, Терещенко. А буквально выстраданный план мгновенно превращается в пустую бумажку.

Большевики и Ленин захватили власть. Министры арестованы. А какова будет судьба бывшего, но все же министра, вышедшего из партии, но все же недавнего одного из лидеров кадетов? Может быть, пока не поздно эмигрировать? Граница ведь рядом. Да и никому еще нет дела до бывшего министра и генерал-губернатора. А как же Россия? Как же жить без нее? Да и ведь, помимо опыта политика, есть еще знания и опыт инженера и ученого. Они пригодятся Родине. Итак остаемся…

…Органами ВЧК разыскивается особо опасный государственный преступник: Некрасов Николай Виссарионович, 1879 года рождения, уроженец г. Петрограда, сын священника, бывший товарищ председателя Государственной Думы, бывший министр Временного правительства, бывший генерал-губернатор Финляндии…

Его большевики обвинили в организации покушения на своего вождя В. И. Ленина. Приговор «террористу» был заранее известен. Но он исчез, растворился в бушующей гражданской войной России.

Кого же бросились искать чекисты?

Карьера Некрасова стремительна, а восхождение по ее ступенькам головокружительное.

По окончании Петербургского института инженеров путей сообщения приглашен преподавателем строительного отделения Томского технологического института. В сибирскую глушь едет с охотой, работает энергично, а главное – демонстрирует прекрасное знание предмета. Его замечают и направляют учиться за границу. Через три года коллеги избирают вернувшегося Николая Виссарионовича профессором по кафедре статики сооружений и мостов.

Кажется, биография молодого ученого складывается как нельзя лучше, но годом раньше появился в ней штришок, всего лишь строчка, которая сыграет огромную роль и не только в этой биографии: Н. В. Некрасов стал членом недавно созданной партии конституционных демократов.

Первая русская революция не обошла стороной институт и его временно закрывали. Но подавленные выступления против властей и аресты пробудили в Сибири интерес к политике, идеями преобразования России заразились не только студенты. На исходе 1907 года членом III Государственной Думы от Томской губернии избирается 28-летний профессор Н. В. Некрасов, первый депутат из сибирских ученых.

Н.В. Некрасов, 1910 год.

Но Некрасов–политик – это не только голосующий зал губернского собрания, поздравления товарищей и надежды на будущие реформы, это и голоса завистников и противников. В газетных публикациях и специзданиях начинают мелькать многозначительные характеристики и замечания: «за год снискал расположение директора и благодаря ему был два года за границей», «протащен в и. о. профессора», «знаменитая диссертация – это ничтожная книга», «сей гражданин принадлежит к группе неудачников», «он больше западный политик», «это сибирский Милюков»…

Был ли неудачником, кометой ворвавшийся в политику человек, за короткий срок прошедший путь от неизвестного провинциала до заместителя председателя Временного правительства, крупнейший специалист-мостостроитель, чей ум и знания впоследствии высоко оценили большевики и Советская власть, «западный политик», стремившийся к лучшей доли для России, «сибирский Милюков», на двадцать лет моложе настоящего, но на деле превзошедший коллегу по кабинету министров и потому вызывавший у него, мягко говоря. неудовольствие.

«Некрасов – молодой депутат с крупным будущим, – признает П. Н. Милюков, – Он был, конечно, умнее Керенского и, так сказать, обрабатывал его в свою пользу.

Но молодой политик не стремился к первой роли. Завершив срок работы в III Думе, он избирается в четвертую, а когда император отрекается от престола, входит в состав Временного правительства. Менялась ситуация в революционной России, обновлялся кабинет министров, а Некрасов неизменно сохранял за собой «портфель» министра: путей сообщения, а после усиления влияния А. Ф. Керенского – товарища министра-председателя правительства и министра финансов. («Переметнулся к нему из явно личных расчетов», – язвительно замечает П. Н. Милюков).

Итак, не будучи первым, зато «умнее», Николай Виссарионович умело проводил свою политику, воплощал свои замыслы. Но при этом его энергия подкупала, а умение найти выход из, казалось бы, безнадежной ситуации впечатляло.

Даже все тот же П. Н. Милюков записывает: «Представители Совета находили формулировки (в обращении о выполнении обязательств перед союзниками – Н. Ф.) неприемлемыми и грозили завтра же начать в печати кампанию против Временного правительства. Но изворотливость Некрасова их успокоила…»

Но был и момент, когда министр подавал в отставку. Это случилось в начале июля, но восстание пошло на убыль, и прошение так и осталось без последствий.

И все же отставка состоялась. «Он слишком цеплялся за колесницу временного победителя», – заключил П. Н. Милюков. Но причина, думается, была в ином: Керенский почувствовал: Некрасов стал слишком влиятельным, Керенский решил: это опасно для него. И отправил своего заместителя в почетную ссылку – генерал-губернатором Финляндии. Туда, где полгода назад миссия будущего премьера не принесла желаемых результатов, а еще больше усилила стремление Великого княжества к независимости. По существу, это была первая репрессия государственного деятеля и ученого…

Чекисты отрабатывали нелепую версию об организаторе покушения на председателя Совнаркома, чекисты искали… А тем временем в Московской конторе Синкредсоюза появился новый заведующий по фамилии Голгофский. Через девять месяцев он уже работает членом комиссии инструкторов школ. Затем этот энергичный человек становится старшим экономистом отдела Наркомпрода в Казани, статистиком центральной рабочей кооперации Татарии.

Новый сотрудник показывает высокую эрудицию, владеет десятком иностранных языков. Его снова заметили. Назначают сначала заведующим отделом Казанской потребкооперации, потом избирают членом правления Татсоюза.

Некрасов? Николай Виссарионович? Похож, но в паспорте значится другой. И только жена его – Вера Григорьевна, тоже работница потребкооперации, знает всю правду о нем.

«Голгофского» заметили. И не только специалисты. Заметили и заподозрили. Не по знаниям и опыту занимается столь яркая личность скромную должность в далеком захолустье. Некрасов? Николай Виссарионович?

Арест подтвердил сомнения, допрос произвел сенсацию. В камере у большевиков – один из трех столпов Временного правительства. Было начало 1921 года.

Москва срочно затребовала уже приговоренного к расстрелу узника. И тут многое уже повидавший Некрасов, быть может, впервые испугался: у новой власти разговор короткий – привезут и поставят к стенке. Ведь убили же в петроградской лечебнице бывших министров Ф. Ф. Кокошкина и А. И. Шингарева.

Н. В. Некрасова доставили в Кремль. К человеку, на которого он, якобы, организовывал покушение.

За окном – расцвет НЭПа, а в кабинете – напротив председателя Совнаркома – специалист, уже талантливо проявивший себя в кооперативном движении.

– Ну, как вы чувствуете себя? Чекисты, наверное, испугали? – начинает разговор В. И. Ленин. – Но сейчас нас интересует: где бы вы хотели работать?..

В кремлевский кабинет входил политический заключенный, а вышел ответственный работник правления Центросоюза РСФСР.

– Некрасов – мужик умный, – сказал как бы вдогонку В. И. Ленин, – будет работать с нами.

И Николай Виссарионович начал все сначала, но снова для России, теперь уже для советской. Он – заведующий общеоперативным отделом, начальник планово-экономического управления и член правления Центросоюза СССР, становится первым заведующим кафедры планирования кооперативного института, издает двухтомный труд по проблемам отрасли. Но и первая профессия притягивает к себе: профессор Н. В. Некрасов преподает и в горном институте. Готовность служения Родине воплощается в жизнь.

Но к концу 20-х годов НЭП в стране ликвидируется, кооперация свертывается, а люди, создававшие ее, становятся не нужны. 3 ноября 1930 года Н. В. Некрасова снова арестовывают чекисты. Формулировка по тем временам самая модная – «вредительство» («в области снабжения населения промтоварами»). В апреле 1931 года его заставляют выступить свидетелем по так называемому делу «Союзного бюро ЦК РСДРП (меньшевиков)». Вынужденное участие в процессе заканчивается для него десятью годами лагерей.

«Враг народа» Некрасов прибывает на строительство Беломоро-Балтийского канала имени Сталина. Но здесь никого не интересует его политическое прошлое; ББК нужен крупнейший инженер-мостостроитель Некрасов. Возможно, поэтому и были нужны арест и срок: важно иметь под рукой надежного специалиста, а надежность в первую очередь заключается в том, что не бросит он в критический момент великую стройку пятилетки, не станет критиковать недостатки, а будет без устали работать, приближая день окончания и срока, и стройки.

– Отец никогда не был под конвоем, – заметил мне сын Н. В. Некрасова Олег, – а мы имели квартиру в Москве.

Открылся один канал, пришел черед другому. Как бы передавая эстафету, в Дмитрове в 1933 году состоялся последний слет ударников Беломорстроя. «Я помню, как мало было людей, веривших в то время, в успех дела, – заметил, выступая на слете Н. В. Некрасов. – Недаром некоторые из моих товарищей-инженеров в решающий период стройки говорили: «Да, как будто канал получается. Но это чудо. Такие чудеса случаются редко». Мы еще не знали тогда, что эти чудеса повторяются часто на советских стройках, что имя этому чуду – рабочий энтузиазм… Мы поняли в те дни, что наша инженерная «мудрость» без вдохновения и творчества – убога. Мы поняли, что мало иметь только рабочих, мало чувствовать себя подрядчиком… как практиковалось до революции, нужно самому быть организатором масс…

Н. В. Некрасов в Дмитрове (в последнем ряду в центре). 8 июля 1933 года.

Н. В. Некрасов начал работу в управлении МВС в Дмитрове. Сначала у стадиона, а потом специально для него на улице Водопроводной (Пушкинской) построили дом, дали прислугу из заключенных, выделили автомобиль, а на выходной заключенный Некрасов отправлялся домой в Москву.

Когда Николая Виссарионовича Некрасова досрочно освободили, его назначили начальником работ Завидовского района Москваволгостроя. А когда по каналу Москва-Волга пошли первые суда, снова в биографии бывшего министра был Кремль. Здесь ему вручили орден Трудового Красного Знамени.

Что это? Триумф? Объективная оценка труда инженера? Безусловно. А может быть, пропагандистская демонстрация, что советская власть «зла» не помнит? И это возможно. Во всяком случае, так кажется…

Нет, власть была злопамятна. Стало очевидным, что новой «великой стройки» в ближайшие годы не видать, надвигается война, и инженер-орденоносец снова стал не нужен.

Н.В. Некрасов. Фото из следственного дела.

13 июня 1939 года начальника работ Калязинского района Волгостроя Н. В. Некрасова арестовали, а 14 апреля 1940 года приговорили к расстрелу. Власть в обвинении напомнила ему старую чекистскую нелепицу об организации покушения на вождя мирового пролетариата. Так продолжатель дела Ленина продолжил дело Сталина. Спустя более двух десятков лет он расправился с ленинским выдвиженцем, а держава потеряла еще одну мудрую голову.

В 1936 году Олег Некрасов, поступая в МВТУ, заполнял анкету. Тогда он вынужден был обратиться за помощью к отцу, деятельность которого была настолько широка и многообразна, что только он сам мог уложить ее точно в рамки официальной бумаги.

Закончив институт, сын работал в ВПК заместителем главного конструктора предприятия.

В годы войны за участие в разработке тяжелого танка награжден орденом «Знак Почета», а позже – двумя орденами Трудового Красного Знамени. Конструктору по призванию присвоено звание – заслуженный изобретатель РСФСР, он удостоен редкой и почетной медали имени Янгеля.

* * *

На своем первом заседании оргкомитет по 60-летию со дня открытия канала Москва-Волга принял решение: установить мемориальную доску на доме N 45 по улице Пушкинской, где в период строительства канала жил Н. В. Некрасов.

Н. ФЕДОРОВ.

1932 год. Инженер Семёнов вычерчивает трассу канала

Газета “Дмитровский вестник” 2 февраля 1994 года.

Ситуация возникла сложная. Грунтовые воды и плывуны ставили вопрос не только о сроках и графиках. И, хотя включившиеся с опозданием насосы хлопотали о людях с утра до вечера, они оказались бессильны. Работы на строящемся дюкере остановились. Решили: прокладывать его в другом месте, начали без откачки, и результат тот же. Стройка окончательно замерла. И встал неизбежный и не обещающий ничего хорошего вопрос: кто виноват?

С ответом не затруднились: ну, конечно, геологи! Это они не предусмотрели, не предугадали, не…

Доложили начальнику Дмитлага Фирину. Фирин – наркому Ягоде, Ягода – Фирину: наказать, Фирин: комиссию создать. И вот уже она выехала на Икшинский шлюз № 5.

И возник другой, неизбежный и тоже не обещающий ничего хорошего вопрос: кому встречать?

Прораб, недавний зек, встал на колени: только не я! За ним другой, третий.

Кто же тогда?

Едут!

Кто?

Александра Фёдоровна Якушова

– И тогда пошли мы, две пигалицы, – вспоминает профессор МГУ, кандидат геолого-минераловедческих наук А. Ф. Якушова. – Я и девушка-прораб.

Машины остановились. Из одной вышел Фирин, из другой – третий отдел, чтобы арестовывать, из третьей – бухгалтер и другие.

Фирин широким шагом, мы за ним еле успеваем.

– Ну, что вы тут натворили?

Посмотрел он документы, выслушал нас. Получается, говорит, геологи предупреждали заранее. Тогда кто же виноват?

Наступило долгое и тягостное молчание. В эти мгновения решалось всё.

И тут взял слово зам. главного инженера МВС, профессор В. Д. Журин.

– Предложен новый вариант, который более правилен и экономичен.

Должен сказать: мысли приходят не сразу, и если бы мне пришлось проектировать Беломоро-Балтийский канал, я бы сделал это по-другому.

Мысли приходят не сразу. И если мы сейчас кого-то привлечем к суровой ответственности, мы никогда не услышим новой мысли.

– Пошли! – махнул рукой Фирин, и его комиссия отправилась к машинам.

На строительство канала Москва-Волга Александра Федоровна Якушова приехала по окончании Московского геолого-разведочного института. Работала в отделе геологии МВС, а затем ее перевели в Икшу. Место деятельности: от Яхромского гидроузла до Глубокой выемки, время: ежедневно, по 12 – 14 часов, в подчинении – большая партия рабочих, которые должны указать, как укрепить свои позиции или пойти на компромисс с подземными силами. А для этого съемки местности, шурфовка, бурение, откачка воды. И не только днем.

– Особенно тяжело было с шлюзом № 5, – говорит Александра Федоровна. – Он находится в долине реки, водоносность велика, и если не справиться с ней, бетонные работы бесполезны.

Возведение шлюза задерживалось. И хотя здесь уже было 5 экскаваторов, 19 паровозов, 215 вагонеток и множество зеков, дело двигалось медленно. Даже в сильные морозы на пятнадцатиметровой глубине – все та же вода. Принимая удар на себя, она мешала рвать грунт. Экскаватор поднимал грунт на площадку, где его тут же схватывал мороз. Глыбы снова взрывали, и уже другой экскаватор вел погрузку на машины и платформы.

Канал менял облик здешних мест. Линия Савеловской железной дороги в районе Икши передвинулась в сторону, от Москвы протянулся второй путь, последний участок которого улегся на шпалы именно здесь.

На другом краю котлована – высоком берегу реки – карьер. Рядом – лагерь заключенных. Сюда пригнали пополнение: рецидивистов всех мастей. Они легли и отказываются работать. И снова на дороге – черная машина.

– Встать! – кричит помощник Фирина Онегин. – Начальник Дмитлага приехал.

Урки повернули с любопытством голову: какой это начальник Дмитлага? Отметили: ничего особенного, видели таких. Пахан сплюнул через плечо, и все отвернулись.

– Смотрите, если не будете работать, – бросил Фирин и уехал.

А пополнение лежит и не думает вставать.

Снова кто-то едет. Всадник на лошади и в военной форме. И притом – баба! С любопытством головы повернулись снова.

Не слезая с лошади, начальник работ Н. Е. Сухово-Кобылина произнесла зажигательную речь на отборном русском языке.

– Мать, ты чего лаешься? – удивились зеки.

– А как с вами разговаривать, если третий день не работаете?

– Ну, если ты станешь нами командовать, тогда будем.

И начали работать.

Странна наша память. Она, удерживая в себе цифры, даты, факты, делает это избирательно. Нетрудно узнать, что длина канала 128 километров, прочитать, что автором гидроузла № 3 был архитектор В. Я. Мовчан, а № 4 – А. Л. Пастернак, что по окончании стройки 55 тысяч заключенных досрочно освободили; услышать, что из трех вариантов трассы руководство страны выбрало дмитровский. Но найдете ли вы имя автора его?! Можно назвать количество ведер воды, кубометров бетона, фестметров леса и даже названия взорванных церквей, но имя одного человека – сумейте!

Иван Семенович Семенов

Но Александра Федоровна знает: Иван Семенович Семенов, ее муж. И, наверное, теперь станет понятно, почему в 1937 году он, вроде бы служивший тогда не на высокой должности – помощник начальника отдела даже не всей стройки, а только Центрального района, был удостоен ордена Ленина.

Награды вручали в Кремле. Орденом Трудового Красного Знамени отметили работу А. Ф. Якушовой, единственной из геологов.

Идея соединения Волги и Москвы-реки волновала не одно поколение. Предпринимались даже попытки. Но Москва по-прежнему задыхалась без воды, и кружили дальними путями суда, пробирающиеся к вроде бы близким портам. Локоток рядом, но не укусишь!

Сложен рельеф северного Подмосковья. Цепи холмов и гигантские чаши-долины у их подножия, вековой лес и непроходимые топи, многочисленные реки и подземные воды, торф, глина, песок, гранит.

Сколько же исходил здесь, и не один раз, молодой инженер, недавний выпускник Ленинградского института путей сообщения!

– У него, – говорит Александра Федоровна, – была способность четко организовываться на месте, реагировать на природную поверхность земли.

Соединить Волгу с Москвой-рекой можно тремя вариантами. Самотечный – Старицкий, еще Шошинский, но Дмитровский – гораздо экономичнее. Меньше потребуется «преобразовывать природу», а это и дешевле, и быстрее.

Здесь не будет капризного самотека через Клин, а волжскую воду придется поднимать по лестнице гидроузлов на 38 метров, но это гораздо проще, чем в Шошинском варианте. А это опять же дешевле и быстрее! Значит, Дмитров? Дмитров!

Об этом и говорил инженер Семенов на заседании экспертной комиссии в Дмитрове.

– Значит, все-таки Дмитров? – переспросил главный инженер МВС С. Я. Жук.

– Дмитров, Сергей Яковлевич!

– Ну, что ж, убедили!

Через несколько дней докладывал и доказывал сам главный. На этот раз в Совнаркоме СССР. С некоторыми дополнениями Дмитровский вариант был утвержден.

На календаре был июнь 1932 года.

– И когда ты снимешь сапоги и куртку? – спрашивал А. Ф. Якушову начальник района Е. Д. Вуль.

– Когда кончится строительство! – отвечала она.

Завершились работы на канале Москва-Волга, но переодеваться не пришлось: начиналась новая стройка – Куйбышевский гидроузел. А Иван Семенович Семенов за разработку направления трассы Волго-Дона был удостоен Сталинской премии.

Скоро уже полвека, как Александра Федоровна преподает в МГУ. Была зам. декана факультета по науке, членом ученого совета естественных факультетов. Награждена еще одним орденом Трудового Красного Знамени, а в 1977 году – орденом Ленина. Она – заслуженный профессор МГУ.

А начинала свой путь в науку в школе второй ступени в Урюпинске.

Н. ФЕДОРОВ

Бутовский полигон. 1937-1938 гг. Книга Памяти жертв политических репрессий. Вып. 7. – М., 2003. – С.45-52.

Этого момента ждали все. Одни — с радостью от завершения большой работы, другие — с надеждой на скорое освобождение. И вот закончены последние приготовления. Берега канала расцвечены флагами, транспарантами и портретами руководителей государства, выполненными лагерными художниками. В дмитлаговской типографии тиражом две тысячи экземпляров отпечатаны приглашения на первый рейс. 30 апреля 1937 г. праздничная флотилия двинулась по рукотворной реке.

Но одновременно уже шли аресты «врагов народа». В первую очередь было арестовано высшее руководство стройки.

На канале — праздник, на котором веселье соседствует с тревогой и страхом, гром оркестров, переходящий в рев машин, увозящих очередную жертву. Арестован начальник Волжского района Сергей Быховский, начальник 3 отдела Сергей Пузицкий и, что самое поразительное, за два дня до праздника 28 мая арестован начальник Дмитлага — сам Семен Григорьевич Фирин…

Приказ № 0107 по ОГПУ от 28 сентября 1933 года назначил С. Фирина начальником Дмитлага, а приписка «с оставлением за ним должности заместителя начальника ГУЛАГа» подтверждала его могущество. С. Фирин прибыл в Дмитлаг победителем с другой «великой стройки века» — Беломорбалтлага; впереди него летели легенды и байки, которые рассказывались «зэками» на нарах и на общих работах. Новый начальник не скрывал своих симпатий к рецидивистам; не чурался он и 58-й ст., приближая к себе одаренных и нужных людей, самолично решая все их проблемы. Но для остальных он был несгибаемым борцом с врагом и преступностью, насмешливым, жестоким и всесильным.

— Могу досрочно освободить, а могу и отправить в зачуханный угол, — любил повторять он.

И отправлял, если требовала обстановка.

Когда «тридцатипятники» поведали ему о том, что лагерный театр ставит одну классику и ничего — о быте рецидивистов, Фирин под конвоем отправил артистов на «чистку»; ее провели сами «тридцатипятники», объединенные начальником в особую комиссию, сильно смахивающую на коллегию ОГПУ. В итоге половина актеров-профессионалов была переведена на общие работы.

Некий партийный функционер мелкого масштаба в ответ на разнос начальника лагеря по поводу низких производственных показателей намекнул, что-де прежде, чем говорить, не худо бы самому поработать на производстве; на следующий день «функционер» исчез. Или вот еще случай: на слабых стихах инженера, присланных в редакцию лагерного журнала, Фирин наложил резолюцию: «Автор не знаком с жизнью трассы; для пополнения знаний отправить на общие работы сроком на один месяц».

Начальник Дмитлага часто подчеркивал — надо создать такие условия, чтобы заключенный осознал: воля хуже лагеря. «Рецидив» сразу понял: Фирин — свой. И стал величать его «батей». Заключенные, попавшие в лагерь по первой судимости и надеявшиеся на ускоренное сокращение срока по зачету дней, избрали иную форму — «отец».

Народ любит своих героев и боготворит вождей. Таким стал для зоны Семен Фирин. И герой, и вождь.

— Фирин — это горный орел, — любил повторять «зэк» из Тбилиси Сазонисий Чачибая (расстрелян в 1937 г.).

«Когда приехал Фирин, все были очарованы им… С. Г. Фирина я считала идеалом чекиста-коммуниста», — писала поэтесса Лидия (Лада) Могилянская в собственноручных показаниях в 1937 г. (Л. М. Могилянская арестована «по делу Фирина», расстреляна 06.06.1937 г.)[1].

Агитбригада слагала песни о любимом начальнике, лагерные мастера слова не скупились на восхваления.

— Кто автор? — спросил Фирин после исполнения новой песни — «Боевой Фиринской».

— Николай Жигульский.

И лагерный поэт вошел в число приближенных Фирина.

Разговоры о Фирине с обязательным добавлением новых цветистых деталей и фактов не прекращались в среде заключенных Дмитлага. Говорили, что зимой 1930 г. Фирин якобы бежал из заморской тюрьмы, перешел границу, добрался до Москвы к самому начальнику ОГПУ Г. Ягоде и вышел от него с ромбами в петлицах. Факт пребывания в тюрьме неуказанного иностранного государства и чудесный побег из нее подтверждает сборник советских писателей «Беломорско-Балтийский канал имени Сталина»[2].

Слухи слухами, а все-таки кто же он, прихрамывающий на одну ногу, страдающий припадками — «подарком» гражданской войны, начальник Дмитлага?..

Старший майор государственной безопасности С. Фирин-Пупко на строительство канала Москва-Волга прибыл в сентябре 1933 г. Сын мелкого торговца из Вильно, он окончил местное двухклассное училище и на этом в графе «образование» поставил точку. Работал конторским мальчиком, подручным на обувной фабрике, затем был призван в царскую армию, дезертировал из нее (видимо, по идейным соображениям). С. Фирин, несмотря на свое начальное образование, был далеко не невеждой. Он самостоятельно освоил шесть языков, знал литературу, неплохо писал.

Из учетной карточки лиц командного состава РККА: Фирин-Пупко С. Г, в 1919 г. — командир партизанского отряда им. Розы Люксембург, военный комиссар бригады Литовской советской дивизии, военный комиссар управления снабжения 4-й стрелковой дивизии 15-й армии. С февраля 1920 г. — помощник начальника агентуры политуправления спартаковской бригады, с октября — в распоряжении РВС Западного фронта. С 3 мая по июнь 1919 г. участвовал в боевых действиях против белогвардейцев и немцев в Вилкомирском и Паневежском районах, в июне-июле того же года — против белолитовцев и белополяков у городов Вилкомир, Уцяны, Новый Александровск. С сентября по ноябрь 1920 г. принимал участие в боях против белополяков и белолатышей. 10 февраля 1919 г. в бою под Кейдамантом дважды ранен — в левую ногу и правую руку, 18 мая 1919 г. в бою у местечка Куркла получил тяжелую контузию. В 1918 г. без прохождения кандидатского стажа С. Фирин принят в члены РКП(б). С 1920 по 1930 г. он служил в разведуправлении штаба РККА, был разоблачен иностранной разведкой, заключен в тюрьму, бежал. После этого начиная с 1931 г. служил в особом отделе ОГПУ. За «беспощадную борьбу» с врагами революции в 1925 г. награжден орденом Красного Знамени, в 1928 г. — боевым оружием Реввоенсовета, в 1930 г. — почетным, в 1923 и 1933 гг. — двумя знаками «Почетный чекист».

Перед приездом на МВС Фирин работал начальником Белбалтлага. Создание ударных бригад скальщиков, перевод половины управленцев из теплых кабинетов на трассу строительства Беломорско-Балтийского канала, работа по «перековке» заключенных, «воспитание в них советского человека» — все это не могло остаться незамеченным. За успехи на строительстве ББК С. Г. Фирин был награжден орденом Ленина. В 1935 г. уже в Дмитлаге С. Фирину присвоили очередное звание: старший майор госбезопасности.

Строительство канала Москва-Волга мало чем отличалось от возведения водного пути в Карелии. Такие же тяжелые условия труда и жизни, почти полное отсутствие техники и скудный продовольственный паек, который требовалось еще заработать. Эшелоны прибывающих «зэков» — еженедельно и десятки грабарок с умершими участниками великой стройки — каждое утро.

Лучшие умы и силы были тогда собраны на строительстве канала Москва-Волга. Говорят и пишут, что на стройке гиганта второй пятилетки боролись за существование 200 тыс. заключенных. Думается, эта цифра занижена в несколько раз. 128 километров трассы, водохранилища и плотины, шлюзы и насосные станции, бетонные заводы и вырубка лесов, а еще полное хозяйственное обеспечение и обслуживание; добавьте к этому возводимые дмитлаговцами аэродромы в Подольске и Тушине, реконструкцию стадиона «Динамо» в столице, прокладку шоссе Москва — Минск, строительство жилых домов в Первопрестольной — все это более четырех лет требовало постоянной дешевой рабочей силы. А ведь в системе Дмитлага был еще Ковровский тракторный завод, рождающийся Волгострой, и во главе всей этой гигантской системы стоял начальник лагеря Семен Фирин.

В Дмитлаге он оказался не с самого начала стройки. Но его предшественники и последователи либо малоизвестны, либо неизвестны вовсе. В большинстве случаев до нас дошли лишь их имена: Сорокин, Радецкий, Кацнельсон[3]. А вот с именем Фирина история строительства канала связана неразрывно. И сделал все это сам старший майор госбезопасности. С. Г. Фирин любил искусство, но и себя в нем. Будучи апологетом «перековки», постоянно пропагандировал ее: в ЦК ВКП(б), в творческих союзах СССР, на страницах газет и журналов, на выставках, конкурсах на лучшую песню — с обязательным привлечением в жюри лучших сил страны.

«Перековка» заключенных в настоящих советских людей — не только цифры и факты. Она, по мнению начальства тех лет, должна была иметь ярких героев. В полном соответствии с советской идеологией кандидата в герои требовалось найти и подготовить. Таким на строительстве Беломорканала стал вор-рецидивист Степан Дудник. Под патронатом чекистов и М. Горького Степан окончил институт.

О героях Мосводоканала писали в журнале «Большевик»: «…Выступая в 1934 году в клубе НКВД на торжественном собрании по поводу окончания строительства Истринского водохранилища тов. Каганович подчеркнул, что «…канал создается руками бывших воров, бандитов, вредителей, бывших врагов социалистического общества, которые через суровый, но полезный труд на трассе превращаются в сознательных борцов за наш канал — прекрасное детище второй пятилетки. …Бывшие уголовники-«тридцатипятники», герои Белморстроя, награжденные правительством орденами Трудового Красного Знамени, — Николай Ковалев, Анастасия Павлова, Борис Пинзбург — являют собой живое подтверждение необъятных возможностей большевистской исправительно-трудовой политики… Еще на Беломорстрое было обращено внимание на выдвижение из числа уголовников наиболее одаренных людей. Так, например, Степан Дудник, бывший «тридцатипятник», после Беломорстроя уже успел вырасти в серьезного художника. В нашем лагере наиболее способные художники объединились в Центральную художественную мастерскую, которой руководит талантливый беломорстроевец Глеб Кун».

Степан Дудник прожил долгую жизнь. Он стал профессором, народным художником России. А судьба многих других оказалась трагической: Н. Ковалев, А. Павлова, Б. Пинзбург были расстреляны в 1937 г., когда и строительство канала, и «перековка» закончились.

С. Фирин пытался создать героя и на МВС. Для этого он избрал Глеба Куна. Но в отличие от С. Дудника, Г. Кун имел срок по статье 58 УК РСФСР, и это обстоятельство встречало немалые трудности. Так, например, неудачной оказалась попытка принять его в члены ВКП(б), хотя в ВЛКСМ Глеба Сергеевича все-таки приняли. Неожиданная смерть М. Горького не позволила зачислить Г. Куна в Академию художеств. Кровавый 1937 г. уничтожил и Г. Куна, и самого С. Фирина.

После выхода первого номера дмитлаговского литературно-художественного журнала «На штурм трассы» Фирин стал практиковать редакционные планерки. Собирались вечером на даче начальника лагеря, засиживались допоздна. Это были даже не планерки, а, скорее, литературный салон — вроде тех, что устраивались в дореволюционной России, а Фирин видел подобное на Западе.

Поэтесса Лада Могилянская читала свои стихи, с ней пытался конкурировать другой кандидат в члены Союза писателей Николай Жигульский (расстрелян в 1937 г.).

— Зря ты, Коля, пыжишься, — охлаждал его пыл Фирин. — Лучше Лады у нас никого нет!..

Журналист Роман Тихомиров (расстрелян в 1937 году) рассказывал о Праге, в которой он был по заданию ОГПУ Фирин, продолжая разговор, касался событий в Европе. Но, вспоминая Варшаву, Вену, Берлин, был немногословен.

Беседа незаметно сворачивала на темы о гражданской войне.

— В моем отряде, — говорил Фирин, — любили смелых людей, готовых лезть на рожон. Из них всех около меня остался лишь Кравцов[4]. Теперь же народ пошел хлипкий, принципы меняет вместе с бельем в бане.

С. Фирин оставил после себя воспоминания «Красные партизаны». Книга была издана в Минске в 1935 г. тиражом свыше трех тысяч экземпляров. В ней рассказывается о действиях партизанского отряда под руководством самого Фирина, воспевается романтика борьбы за советскую власть. Не все соратники командира остались живы: некоторые пали в бою, иные сожжены заживо врагом, но все были искренне преданы делу революции.

Рассказывая о недавних сражениях, автор охотно описывал природу, не боялся вспоминать о неудачах.

« …Жидкий рассвет только занимался над неприветливой местностью, окружавшей хутор. Вдали протяжно запели спросонья первые петухи. Как бы в ответ им трескучей чечеткой заплясали наши пулеметные гнезда. Шестнадцать пулеметов палили одновременно. Треск от выстрелов и похожие на молнии огнестрельные зигзаги пулеметных очередей разбудили заснувшие окрестности и веселым эхом отозвались в сердцах партизан, лежащих в цепях у опушки леса… Четверть часа продолжалась пулеметная подготовка — после чего отряд начал перебежку. Противник молчал…»

« …Однажды в Вилкомире к нам в отряд было подброшено… письмо на русском языке. В этом письме капитан Рыкало извещал нас, что его отряд испытывает большую нужду в походных барабанах, и вот он приглашает красных партизан к себе в гости для того, чтобы содрать с них шкуру и изготовить барабаны. Письмо было скреплено замысловатой печатью и наглой размашистой подписью.

Мы решили приглашение принять немедленно и нагрянуть всем отрядом. Кстати, в Ямове предстоял базарный день. С рассветом полтора десятка подвод, на которых находились партизаны, въехали в Ямово. На партизанских возках все выглядело самым безобидным образом: визжали поросята, в крынках плескалось молоко, лоснилось вкусное сливочное масло, пахло свежее душистое сено. Чтобы приехавшие на возах крестьяне не могли обнаружить подозрительных конкурентов, мы решили, не мешкая, приступить к действиям. …Без всяких приветствий партизаны по заранее установленному сигналу, одновременно открыли огонь по белякам. В разбитое окно штаба Матвей Бандура бросил две пачки связанных ручных гранат, которые разорвались с таким громом, что земля задрожала. Одновременно, выскочив из соседнего лесочка, с гиканьем и свистом партизанская конница рассыпалась по улицам местечка…»

Фирин-партизан охотно делится воспоминаниями, не претендует на собственную исключительность. Совсем иное дело — начальник Дмитлага старший майор ГБ С. Г. Фирин.

Когда профессиональному режиссеру, руководителю центральной лагерной агитбригады Игорю Терентьеву (расстрелян в 1937 г.) на «Мосфильме» предложили снять художественную картину «Восстание камней», рассказывающую о борьбе партизан в Крыму, начальник Дмитлага лично перечитал сценарий и потребовал его переделать. Автор, естественно, не возражал. После переделки текста образ главного героя стал сильно смахивать на самого Семена Григорьевича.

С. Фирин был в постоянном движении, беспрестанно о чем-то хлопотал. То ему требовалось договориться в «Правде» и «Известиях» об организации материалов о «перековке», отпечатать спец- тираж журнала «На штурм трассы» и отвезти его в ЦК ВКП(б), ЦИК, Наркомвнудел, то — надо было решить вопрос о снижении сроков заключенным — активным лагкорам, привезти на трассу строящегося канала видных писателей, художников, то — заручиться поддержкой руководителей спортобществ об играх в Дмитрове футбольных команд «Динамо», «Спартак», ЦДКА. А ведь были еще и производственные проблемы, за которые Фирин, являвшийся заместителем начальника строительства канала, отвечал головой.

В Икше, где переносилась железнодорожная линия и переводился в другое место завод, возникли непредвиденные трудности, связанные с планировкой объектов в низкой болотистой местности. Традиционное «вредительство» или головотяпство? Ошибки геологов или проектировщиков? Стройка здесь окончательно замерла.

На место выехала комиссия во главе с С. Фириным и представителями грозного 3 отдела. Возник вроде бы несложный вопрос: кто будет объясняться с комиссией. Прораб, недавний «зэк», встал на колени: только не я; за ним другой, третий…

Приехавший С. Фирин посмотрел документы, выслушал специалистов.

— Получается, геологи предупреждали заранее…

Наступило тягостное молчание. И тогда слово взял бывший «вредитель», заместитель главного инженера Москва-Волгострой профессор В. Журкин:

— Имеется новый вариант, более правильный и экономичный. Должен сказать: новые мысли приходят не сразу, проектируй я заново Беломорско-Балтийский канал, я бы многое сделал по-другому. Если мы лишимся сейчас нужных людей, лишимся и новых мыслей.

— Пошли, — махнул рукой С. Фирин. И комиссия направилась к машинам.

С. Фирин был яркой, неоднозначной, непредсказуемой личностью. Но он был воспитанником советской системы, где человек значил мало, а власть считалась всегда правой и, естественно, могла с человеком-винтиком, человеком-песчинкой сделать все, что угодно, в том числе и расстрелять без суда и следствия, как это в дальнейшем случилось с соратником С. Фирина по гражданской войне Б. Кравцовым, на которого даже не заводили следственное дело.

Обладая огромной властью, С. Фирин имел возможность помогать многим людям. Но в самый трудный момент их жизни он защитить их не смог. Более того, они погибли именно потому, что оказались рядом с ним. Свыше двухсот человек расстреляны только «по делу Фирина» как участники контрреволюционной организации, «ставившей своей целью уничтожение руководителей партии и правительства»[5]. Парадокс заключается в том, что сам бывший начальник Дмитлага С. Фирин проходил совсем по другому обвинению — сдаче советской агентуры во время его работы за границей (и это после награждения С. Фирина «за особые успехи, оказанные СССР на секретной работе»!).

«Заваливал» такого крупного зверя, как Фирин, сначала арестованный Ягода, рассказывая про него всяческие небылицы на допросах, а затем новый нарком НКВД Ежов; приложили старания и другие: Фриновский, Паукер, Молчанов, Зальпетер, новый начальник 3 отдела Дмитлага П. Симановский.

С. Фирин, бывший разведчик и опытный чекист, прекрасно понимал, что означал лично для него арест наркома НКВД Ягоды. Незадолго до своего ареста он неожиданно для всех отошел от дел, не занимался любимой своей «перековкой», не принимал зачастивших к нему по случаю скорого открытия канала писателей и журналистов. И хотя в центральных газетах еще появлялись его фотографии и хвалебные статьи, а на Красной площади в Москве красовался его большой портрет, С. Фирин понимал: конец неизбежен. Возможно, он думал, что все же сумеет выжить, намекал своим подчиненным на некий нестандартный скорый приказ. Очевидцы событий в Дмитлаге вспоминали, что был приведен в состояние боевой готовности отдельный дивизион охраны, которым командовал Б. Кравцов. Но все это было наивно и нереально. Система НКВД была как никогда сильна. На допросе арестованный режиссер Дмитлага И. Г. Терентьев заявил: «Я видел страну, превращенную в единый лагерь с Фириным во главе». Режиссер-авангардист сказал это в свойственной ему манере, т. е. в преувеличенной. Но в главном он был прав: страна, действительно, была превращена в единый концлагерь.

Фирина арестовали перед самым Первомаем. Власти любили вершить важные дела в канун праздников и иезуитски обставлять их. Приказ НКВД от 28.04.1937 г.: «Откомандировать немедленно в Норильскстрой для устранения всех неполадок строительства», — кажется, давал шанс на спасение. С. Фирина вызвали в Москву за получением нового назначения. Но никакой новой должности не предвиделось. Приказ от 29.04.1937 г. «Зачислить в резерв ГУГБ по УНКВД Московской области» свидетельствовал, что развязка близка. Решением ЦИК СССР от 07.06.1937 г. С. Фирин был лишен орденов «за предательство и контрреволюционную деятельность», а приказом НКВД от 19.08.1937 г. «уволен с исключением с учета». Но за пять дней до этого С. Фирин был уже осужден «в особом порядке» и в тот же день 14 августа 1937 г. расстрелян.

Сразу после ареста Фирина в Дмитлаге начались массовые аресты.

Вспоминает водитель автобазы НКВД Л. Прокофьев:

— Летом 37-го нас подняли по тревоге, и на четырнадцати машинах мы возили арестованных в Москву…

О том же времени рассказывает механик автобазы:

— Водители построились во дворе монастыря. Вышел начальник 3 отдела: «Заключенных везти в столицу! Нигде не останавливаться, на сигналы не реагировать!»

В «эмку» садились по три охранника и заключенный. Ребята потом рассказывали, что возили всю ночь, сделав по три рейса.

Спустя полгода после начала массовых арестов в Дмитлаге, 23 декабря 1937 г. бюро райкома партии постановило: «В связи с арестом как врагов народа утвердить решение парткома Москва-Волгострой от 27 и 29 июня 1937 г. об исключении из партии С. Г. Фирина-Пупко, начальника Дмитлага, члена бюро РК; С. В. Пузицкого, начальника 3 отдела»[6]. Вместе с Пузицким были арестованы тогда же сотрудники его отдела: М. П. Коротков, помощник начальника 3 отдела, Б. В. Кшанович, зам. начальника 3 отдела, Танальский-Тестерц, оперативный секретарь 3 отдела, Р. К. Авин, начальник отделения 3 отдела, Б. К. Кравцов, командир отдельного отряда ВОХР, А. М. Кривошеев, сотрудник 3 отдела, Ж. И. Дамберг, начальник отделения 3 отдела, сотрудник 3 отдела Л. В. Чарный.

Как видим, 3 отдел Дмитлага был почти полностью истреблен. Методы, которыми пользовались его сотрудники, теперь обернулись против них самих…

Не пощадили и жену С. Г. Фирина, Софью Александровну Залесскую, которая в 1920 г. была курьером связи советской разведки, а в 1921 — 1922 гг. — резидентом в Кракове. В 1933 г. «за исключительные подвиги, личное геройство и мужество» она была награждена орденом Красного Знамени. Политрука С. Залесскую приговорили к расстрелу 22 августа 1937 г. и в тот же день расстреляли…

С. Г. Фирина реабилитировали в 1956 г. «Все показания, — говорится в заключении Военной коллегии, — сфальсифицированы. Работа Фирина в Главном разведывательном управлении оценивается высоко».

Жену Фирина С. А. Залесскую реабилитировали через год — в 1957 г.

Были реабилитированы и все 219 человек, проходившие «по делу Фирина».

Н. Федоров

[1] Н. Федоров. Была ли тачка у министра?.. Очерки о строителях канала Москва-Волга. —Дмитров: СПАС, 1997. С. 130; Я. Федоров. Детище бесклассового общества // Книга Памяти «Бутовский полигон». Вып. 6. С. 33—34.

[2] «Беломорско-Балтийский канал имени Сталина». История строительства. 1931 — 1934 гг. / Под редакцией М. Горького, Л. Авербаха, С. Г. Фирина. 1998. С. 366—376.

[3] А. Е. Сорокин был нач. Дмитлага с 16.09.1932 г. (застрелился в 1937 г.); В. Т. Радецкий был врио нач. Дмитлага в 1933 г. (расстрелян 21.08.1938 г.); 3. Б. Кацнельсон был нач. Дмитлага с 29.04.1937 г. (расстрелян 10.03.1938 г.).

[4] Кравцов Борис Константинович, 1897 г. р., за участие в гражданской войне награжден орденом Красного Знамени. В Дмитлаге был командиром отдельного дивизиона охраны. Расстрелян «по делу Фирина» 06.06.1937 г. Реабилитирован.

[5] Доходило до полного абсурда. Рецидивиста А. Малкина расстреляли только за татуировку на руке. «Выступая в агитбригаде им. Фирина, — объяснял он следователю, — я и сделал на руке надпись «Семен»».

[6] Пузицкий Сергей Васильевич является одним из создателей отечественных контрразведывательной и разведывательной школ. Будучи в 20-е гг. зам. нач. контрразведывательного отдела ОГПУ принимал участие в разработке и проведении операций «Трест» и «Синдикат-2», признанных классикой контрразведывательного искусства. В первой половине 30-х гг. С. В. Пузицкий являлся одним из руководителей советской внешней и военной разведок. В 1935 г. в связи с массовой чисткой в органах РУ РККА был переведен на строительство канала Москва-Волга. По необоснованному обвинению в «террористической деятельности и шпионаже». Пузицкий был арестован 09.05.1937 г. и приговорен к расстрелу. Реабилитирован в 1956 г. (Справка ЦА ФСБ РФ.)

Г.Кун Автопортрет. 1935 год

Газета “Дмитровский вестник” 6 (№132), 11 (№134), 13 (№135), 16 (№136) и 17 (№137) ноября 1993 года.
Вошло одноименной главой в книгу “Была ли тачка у министра?..” (1997)

Она с трудом узнала, что муж ее еще в Дмитрове, но свидания не разрешили. “С оказией” он прислал ей записку, в которой просил уничтожить все свои рисунки, кисти и краски, т. к. это ему никогда больше не пригодится.

А вскоре “черный ворон” приехал и за ней.

— Где ваш муж? — спросили ее в третьем отделе.

— Наверное, расстрелян, — ответила она.

Она не ошиблась: его уничтожили за два дня до ее ареста. Уходя из дома, он не знал, что жить ей осталось чуть больше двух месяцев. Он был художник, она — балерина. Он был еще и главным художником строящегося канала Москва-Волга.

Снова вместе они оказались спустя двадцать лет в списке посмертно реабилитированных — Глеб и Нина Кун. По-прежнему молодые: ему двадцать семь, она постарше.

…Ежедневно красное солнце повисает над безжизненной первозданной природой. Огромные ели, усыпанные снегом, безмолвным строем замерли в карауле. Где-то рядом под белым покровом прячутся болота и озерки, и бежит своенравная речушка.

Снег искрится, переливается на солнце, и хотя люди рядом, они равнодушны к здешним красотам. Все больше ярится солнце, крепчает и все дальше лезет под хлипкую одежонку мороз, и с каждым ударом кирки, с каждым порывом ветра тают и тают силы копошащихся доходяг. Хочется спасения, а его нет, и поэтому уже ничего не хочется. Кроме смерти.

Лес, топь, камень, конвой. Снег, стужа, ветер, мгла. От мороза задубели руки, от непосильной ноши не разгибается спина. Трещит на морозе дерево, взрыв рвет породу, душа рвется из почти бессильного тела, а сердце продолжает стучать.

Сколько их тут, согнанных со всех сторон большущей страны? Ученых, князей, ещенедавно всемогущих чиновников и просто крестьян? И полное равенство. Кубов земли, кубов леса. Только вот пайка хлеба не равна и слишком мала.

В северной глухомани строится Беломоро-Балтийский водный путь.

Г.Кун Бригадир скальщиц 1-й женской Л.М.Могилянская

1933 год начался приездом нового начальника лагеря. Поговаривали, что однажды он, якобы, перешел границу, добрался до Москвы, к самому Ягоде и вышел от наркома с ромбами в петлицах. Так ли это было, а может, нет? Скорей всего, это байка из тех “романов”, что “тискают” по вечерам на нарах. Хотя доля правды в ней не исключалась.

Новый начальник не скрывал своих симпатий к рецидивистам. Тридцатипятники, вероятно, испытывая ответные чувства, за глаза стали величать его “батей”. Не чурался он и 58-й статьи, приближал к себе одаренных людей, самолично решая все их проблемы. Но для остальных стал несгибаемым борцом с врагом и преступностью, насмешливым, жестоким и всесильным.

“Могу досрочно освободить, а могу отправить в зачуханный угол”, — грозил он. И отправлял. Урка Соболев, танцор из агитбригады, пожаловался ему на милиционера, старший, майор госбезопасности в назидание разоружил местную милицию. Увидев блистательную повенчанскую агитбригаду профессионального режиссера Игоря Терентьева. отбывавшего срок по 58-й, он тут же объявил ее центральной. А когда тридцатипятники поведали ему о явном драматическом казусе: театр ставит классику и ничего о быте рецидивистов — под конвоем отправили артистов на чистку, которую провели сами тридцатипятники, объединенные начальником лагеря в особую комиссию, сильно смахивающую на коллегию ОГПУ. В итоге половина из 60 профессиональных актеров была отправлена на общие работы. А еще старший майор часто подчеркивал: надо создать такие условия, чтобы зек понял — воля хуже лагеря.

Народ любит своих героев и боготворит вождей. Таким стал для зоны Семен Фирин. И герой, и вождь.

— Фирин — это горный орел, — любил повторять зек из Тбилиси Сазонисий Чачибая…

Агитбригада слагала песни, лагерные мастера слова не скупились на него.

Фирин любил искусство, но и себя в нем. Это было и важно, и нужно, ибо борьба за выживание шла не только на воле, но и в системе ГУЛАГа.

— Как зовут? — прозвучало подобно выстрелу.

Заключенный вздрогнул и торопливо вскочил с бревна. Перед ним — человек с четырьмя ромбами в петлицах. Рядом чекисты рангом пониже.

Это может кончиться печально. Зек по политической рисует на лесоповале. В той же 58-й статье при желании всегда найдется подходящий пункт.

— Как зовут? — переспрашивает начальник.

— Заключенный Кун, статья…

— Я говорю, как зовут, а не лагерную атрибутику со статьями.

— Глеб Кун.

— Откуда?

— Из Ленинграда.

— Учился?

— Школа при Академии художеств.

— Получается, почти академик… Какие таланты у вас запрятаны, — с иронией обращается он к сопровождению. — А может, тут еще один Максим Горький с тачкой бегает? А у тебя недурно получается. Портреты пробовал? Вот что мы сделаем: сегодня заканчивай свои фестметры, а с завтрашнего дня — переходи художником в наш театр.

Г.Кун Два Дмитрова

— Слушаюсь, товарищ старший майор государственной безопасности, — успевает первым начальник работ.

Раздвигается занавес каналоармейского театра и словно уносит с собой вчерашние тяготы, существование между жизнью и смертью.

Когда оно началось? На лесоповале? После ареста? А может быть, раньше?

Где-то тут же на Беломоре и товарищ его по несчастью Юрий Николаевский. Разница в небольшом: Куну дали три года, Николаевскому — пять лет, Глеба отправили на общие работы, Юрия — техником, у первого расстреляли дядю и тетю, у второго — отца. Но все проходили по одному делу “о монархической контрреволюционной организации”. А была ли она вообще?

Прежним обитателям особняков, посетителям избранных салонов и не верилось, что новая власть надолго, что не будет больше многолюдных вечеров, различных увеселений, уважения к людям, останутся лишь воспоминания и родственники за границей. И хотя надежды еще не исчезли, тоска все больше и чаще посещала их.

Кира Николаевна Федорицкая (Кун) встретилась с графиней Екатериной Константиновной Зарнекау в церкви. Перекинулись фразами о прошлом, повздыхали о нынешнем.

— А знаете что, — предложила Зарнекау, — переезжайте ко мне жить. И непременно с племянником. Места хватит всем.

Так и сделали.

Вечерами, а то и днем, пестрое и непостоянное общество собиралось у графини Зарнекау. Сорокапятилетняя вдова Юм-Денглас, гитарист-аккомпаниатор из цыган Грачев, бывший издатель журнала “Старые годы”, член императорской Академии художеств Вейнер с племянником, певица-цыганка Шишкина, корреспондент-переводчица Плен, магистр богословия Чельцов, отец и сын Николаевские, химик Л. Н. Кун, выпускник Брюссельского университета, до революции участвовавший в разработке технологии производства отечественных рентгеновских трубок и стекловаты, а после нее служащий ночным сторожем у ворот и лаборантом.

Собирались — сплетничали, проклинали советскую власть, пели “Боже, царя храни”, мечтали о возврате самодержавия или своем отъезде за границу.

— Если император, то непременно великий князь Николай Николаевич, — провозглашала хозяйка.

Гости знали, что она — дочь принца Ольденбургского, имеет родственные связи с царской фамилией, боготворит Николая Николаевича.

В маленькой комнатке, куда собирались избранные, во время спиритических сеансов вызывался дух его. Все, что происходило здесь, тщательно записывалось хозяйкой.

А когда это кончалось, Зарнекау говорила Грачеву:

— А сейчас, Алеша, сыграй чтобы за душу взяло. Как в хоре у Ильинского.

— А помнишь, — говорила она ему, — как ты играл у нас в поместье?

— Разве забудешь, матушка, и то, как вы навещали меня в больнице, как после вечеринок жаловали мне пять рублей.

— Я бы и сейчас рада отблагодарить тебя, да не обессудь, все отобрали большевики.

Впервые появившегося здесь новичка словоохотливые кумушки начинали посвящать в различные “тайны” местного двора. Что графиня одно время переписывалась с Николаем Николаевичем, герцогом Лейхтенбергским и даже отправляла депешу нефтепромышленнику Нобелю, но ответа не получила. Что дочь Юм-Денглас Александра живет в Париже. Что Беренгоф когда-то, будучи юнкером, ухаживал за цыганкой Ниной, что мать Сахаровой-Данзас второй раз вышла замуж за министра Сухомлинова, а ее родственник Набоков — лидер кадетской партии, что Бертенсен — одно время служил извозчиком, а Зарнекау купила ему лошадь. А юноша с печальным взглядом ужасно талантливый художник Глеб, у него отец эмигрировал в Любляну.

— Господа, — прерывала эту болтовню хозяйка, — давайте послушаем Елизавету Георгиевну Фелейзен. — Она почитает главы из своего романа “Атис”.

Это было вечерами, а днем хозяйка закладывала и перезакладывала вещи, продавала их на толкучке, влезала в новые долги.

Но однажды графиня все их вернула, а затем и сама стала помогать окружению деньгами: Беренгофу дала 200 рублей, остальным: кому столько же, кому больше и даже — на изготовление зубных протезов, не забыла и Грачева. Но больше всех вручила старому знакомому Вейсбергу, внесла деньги на нужды церкви Михаила Архангела, справила костюм Глебу Куну и оплатила его уроки в частной школе.

И снова зашептались кумушки. Их недоумение вскоре исчезло: дочь Зарнекау получила деньги через консульство от живущего в Германии отца. А вскоре обе хозяйки квартиры собрались за границу.

— Я хочу поговорить с тобой, Глеб, — подсаживается Леонид Николаевич. — Чувствуешь ли ты всю пагубность этого общества. Это агония дворянства, карикатура на аристократические салоны, которую создает стареющая сумасбродка. Что общего у тебя с ними? Кроме того, что ты здесь живешь? У них ничего не осталось, а ты — талант.

— А что ж вы, дядя, сюда ходите?

Г.Кун Тридцатипятница орденоносец Анастасия Павлова

— Мы — заложники новой власти, что у нас осталось? А ты молод, тебя, быть может, ждет блестящее будущее. В общем так, я написал твоему отцу, чтобы он принял тебя. Он, хотя и стеснен в средствах, но не против.

— Мне за границей делать нечего! Я учусь, мои работы хвалят. А там кем я стану? Отец здесь в министерстве работал, а там?

Но Глеб мечется. Он встречается с приехавшей на гастроли артисткой Липковской, которая за границей хорошо знает отца, по рекомендации дяди пишет в Париж, но ответа не получает.

— Ну что, дружочек, я уезжаю. Деньги раздашь по списку. — Зарнекау передает Глебу листок, — там я похлопочу за тебя и обязательно расскажу, что творится в России. Ну, не грусти, а проводи с Алешей нас на вокзал. Да не поминайте лихом!

Закрывается занавес, но действие продолжается. 14 августа 1930 года ОГПУ арестовывает Глеба Куна. Салон Зарнекау снова в сборе, только не у нее в квартире на 12-й Красноармейской, а в тюрьме.

Чекисты трудятся старательно и изобретательно. Пели царский гимн — значит, собирались восстанавливать монархию. Получали из-за границы письма и деньги — связь с подпольным антисоветским центром. Зарнекау выдавали деньги — это на свержение существующего строя. А в совокупности — 58-11 — террористическая организация с паролями, явками, схемами связи, филиалами в регионах России.

И хотя в деле нет ни намека на план восстания, а средства расходуются не на покупку оружия или подкуп влиятельных лиц, а на зубы, костюмы, церковь — все равно чекисты стоят на своем. И невдомек им в профессиональном усердии, что дело-то это о них. Получается, что они, питомцы ставшего вскоре известным после убийства Кирова, Медведя, “притупив свою политическую бдительность, не разглядели открыто орудовавшего классового врага, тем самым встав на путь пособничества мировому империализму”. В течение нескольких лет раздавались гимны монархии, а они их не слышали. Главная террористка с дочерью преспокойно отбывала за границу, а они и не знали. А может быть, посему и стараются?

По этому делу было расстреляно восемь человек, еще двое умерли в ходе следствия, еще двое, в том числе и Юрий Николаевский, получили высшую меру социальной защиты позже, после отбытия сроков.

А главного вершителя их судеб оперуполномоченного первой секции Г. Карпова в 1955 году всего-навсего уволили из органов, а спустя год ЦК КПСС объявил ему выговор. Да и то за перегибы 38-39 годов, а раньше с законностью все было в порядке. А само же дело N2709-30 в 1988 году прекращено за отсутствием события преступления.

Нина Витковская-Кун

За стенами канальского клуба бесчинствует вьюга, а здесь, на сцене — танцует балерина Нина Витковская. И хотя это не разухабистая пляска агитбригады, точные и изящные движения артистки не оставляют в зале равнодушных. Просто не верится, что среди стужи и изнуряющего рабского труда такое возможно, а эта хрупкая женщина вместе со всеми ворочала тачки.

С восторгом смотрит из-за кулис молодой художник. Нина нравится ему.

Поговаривают, что она была женой офицера царской армии, погибшего здесь на Беломоре. За связь с ним и получила 58-ю статью.

Зал восторженно ревет: это на сцену выходит агитбригада.

“Даем, Семен, тебе мы клятву!” — и залихватски посвистывает Александр Бандер, ноги выстукивают чечетку.

В свободную от работ, подъемов и разводов минуту в комнату Куна заглядывают товарищи по несчастью: литератор Федор Шаргородский, начинающий художник Степан Дудник (ныне профессор, народный художник России). С интересом смотрят они, как тонкая рука рождает портрет каналоармейца-ударника.

— А хочешь, — говорит Глеб Степану, — я нарисую твой портрет.

Скорость удивительная, сходство тоже.

— Держи на память. И сам учись, у тебя многое получится.

Черно-белый Дудник переходит в руки реального Дудника.

Это до концерта, а после него Глеб провожает Нину в зону.

— Расскажи мне о себе. — просит она.

Но что тут расскажешь?! Что предок когда-то нашел в России вторую родину, а дед лишился наследства, женившись без отцовского благословения, но всем семерым детям сумел дать хорошее образование. А отец, Сергей, Николаевич, юрист, уехал за границу, что мать — Татьяна Митрофановна — художница, брала частные уроки у известного графика С. В. Чехонина, расписывала на фабрике фарфор, что поступок мужа подкосил ее, и она скоропостижно скончалась, а детей поделили родственники (Глеб остался в Ленинграде с тетей Кирой Николаевной, а младшую Марию взял к себе в Москву дядя Владимир Николаевич), что работал чертежником, учился в 34-й школе, и у того же Чехонина.

Все это горько и почти безнадежно. Но будут ли свобода и счастье?

Где-то взрывчатка рвет мерзлую землю и гранит, иссекая все попавшиеся на пути, и снуют, надрываясь от тяжести, тачки.

В час, когда огни потушат
Там, где сытые поели,
Ты послушай, ты послушай
Голоса ночной метели.
Посмотри, рукой страдальцев
Ветер шарит в каждой яме
И бесчетных белых пальцев
Гнет концы под колеями.

Это строки русского поэта Сергея Городецкого, дяди художника Глеба Куна.

Завершилась одна стройка века, начиналась новая. Сотни тысяч людей пришли в движение. Пассажирские поезда, арестантские эшелоны везли в Дмитров, Химки. Весьегонск, Истру, Хлебниково рабочих, специалистов, “социально-вредных элементов”, “врагов народа” и просто искателей счастья. Люди ехали от голода за лучшей жизнью, далекой и близкой свободой, по приказам руководства и доброй воле, для продолжения творчества.

Прибыли на строительство канала Москва-Волга Глеб Кун и его жена Нина. Поселились в городке ИТР, в доме восемь на улице Чекистской Дмитрова. Здесь же расположился приехавший из столицы начальник центральной художественной мастерской МВС Михаил Черемных.

Рядом, в монастыре — мастерская, недалеко в парке — дача Семена Фирина.

Начальник Дмитлага, добившись перевода из Севлага талантливого журналиста Романа Тихомирова и собрав вместе других его коллег, начал выпускать литературно-художественный журнал “На штурм трассы”, где назначил себя ответственным редактором, а Глеба Куна ввел в редколлегию.

Знакомый беломорстроевский клуб, срочно переехавший на МВС. Знакомые знамена на стенах. Знакомые люди в зале: режиссер Игорь Терентьев, поэтесса Лада Могилянская, скульптор Галина Левицкая, бывший министр Временного правительства и генерал- губернатор Финляндии Николай Некрасов.

Г.Кун Максим Горький в молодости

За окном — день с тучами и дождем, а в зале — аплодисменты. Перед ударниками последнего слета ББК свое окающее слово произносит Максим Горький.

— Вот, Алексей Максимович, художник, о котором я говорил, — знакомит Горького с Глебом Куном Фирин.

— Талантливо, очень талантливо, — глядя на рисунки, заканчивает знакомство писатель. — Но вам обязательно надо учиться. После завершения стройки я окажу содействие в поступлении в Академию художеств, однако для начала надо поучаствовать в выставках, поработать в популярных журналах. Есть “Наши достижения”, куда, считайте, вы уже приняты, очень популярен “Огонек” Кольцова. Я думаю, Семен Григорьевич сумеет договориться с ним.

— Считайте, и туда он принят, — в тон писателю говорит начальник Дмитлага. — А мы еще его книгу в нашей “Библиотеке “Перековки” издадим.

Этим словам можно радоваться. Наконец-то, после стольких лет неудач и невзгод — счастливая возможность для серьезного творчества. Наконец-то приходит признание.

Оно еще не наступило, но оно близко. Только надо работать.

Кун неутомим. Он рисует в мастерской, дома, в пути. Его героями стали люди стройки.

— Пусть твои молодцы смотрят в оба, пушинки с него сдувают, — говорит Фирин начальнику III отдела комиссару госбезопасности Пузицкому. — Это слава канала, это наша с тобой слава, и ты за нее головой отвечаешь.

Эту пару видели часто: начальник Дмитлага и командир отряда охраны Борис Кравцов. Утверждали, что они вместе с гражданской. Впрочем, Фирин после войны был на разведработе за границей и вернулся в Москву в 1930 году после провала.

— Глеб, — зашел как-то в мастерскую Кравцов, — Семен Григорьевич ждет тебя вечером на даче.

Будучи конкурентами в борьбе за власть на МВС, за личный успех, они тем не менее сошлись в одном: и начальник строительства Лазарь Коган, и начальник Дмитлага Семен Фирин своими резиденциями избрали дмитровские парки. У вокзала поднялся особняк первого, в Таборах — второго. Хорошо оберегаемые, с набором прислуги.

Охрана пропустила беспрепятственно: чувствовалось, что худенького паренька с тонкими чертами лица здесь знают.

— А, Глеб, проходи, — повернулся Фирин. — Все- таки мастерская лучше лесоповала. А некоторые наоборот стремятся на общие работы. Вон на Икше парторг заявил, что знает производство лучше меня. Пусть теперь месячишко с тачкой побегает и подумает, кто все-таки лучше знает. Ну, это мелочь. А есть щуки позубастей. Так и ждут, когда оступишься. Улыбаются тебе, лебезят, а сами зубы так и точат. Вон в Волжском районе настрочили на меня донос. Ублажаю 58-ю статью, даже на курорт посылаю, опошляю значок “Ударник МВС” и звание стахановца — раздаю их зекам. А если они достойны?! Защищаю “вредителя” — начальника района Быховского. А если он крупный специалист?! А что вода прорвалась, так стройка без этого не бывает.

Но они не учли одного: пока Фирина ценят, его не укусишь. Да и система у нас такая, что донос на тебя к тебе и попадет.

Ты не подумай, Глеб, что я тебя позвал послушать жалобы. Просто тебе все это знать пригодится, да и разговор наш только начинается.

— Ты почему в комсомол не вступаешь? — неожиданно делает выпад Фирин.

— Да я хотел… еще в Ленинграде думал… Только примут ли?

— Примут! Я завтра же с Мичко поговорю и рекомендацию дам. Пусть попробуют возразить. А ты заметил, что люди у нас делятся на людей Ягоды и Кагановича? У нас даже протоколы партсобраний отправляются так: первый экземпляр — Лазарю, второй — Генриху. Вот за границей все было ясно: кто враг, а здесь изловчись, раскуси.

— А ты знаешь, — снова меняет тему разговора хозяин. — Терентьев возвращается. Снимал-снимал фильм, а его закрыли, семьсот тысяч угрохали. А как хорошо начиналось. Сценарий я ему нашел, мы его переделали, потом автора вызвали, он не возражал…

А вот хозяин твой, Черемных, уезжает. И я пригласил тебя, чтобы предложить должность начальника Центральной художественной мастерской. Звучит, а?! И все художники МВС в твоем подчинении! А мастерская — весь канал? Думаю, не стоит отказываться, лучше поразмысли, что теперь и тебя станут считать чьим-то человеком, а каждый твой успех или материал не у всех станет, мягко говоря, вызывать восторг.

Утро. За деревьями, как и на Беломоре, встает красное солнце. А во двор Борисоглебского монастыря, где расположилось управление МВС, один за другой вползают лакированные, как жуки, черные легковушки. Фирин. Коган. Пузицкий. А рядом под церковными сводами — центральная художественная мастерская.

— Живете, как у Христа за пазухой, — любит повторять заглядывающий сюда начальник Дмитлага.

— У Фирина, а не у Христа, — поправляют художники, когда он уходит.

Из журнала “На штурм трассы”.

“Открывается маленькая дверца, и на возвышении амвона появляется высокий, чуть сутулый человек и негромко говорит:

— Соболевский! Жарков!

В дальнем углу зала двадцатилетний блондин поспешно вытирает кисть. От чертежной доски поднимается козырек сдвинутой на затылок клетчатой кепки.

— Есть Жарков, Глеб Сергеевич!

Они идут рядом, друзья-товарищи — сын знаменитого профессора и бывший вор, молодые художники ЦХМ.

— Нам нужно поговорить, — предлагает Кун. Константин Соболевский и Василий Жарков молчат.

Их старший товарищ и руководитель, художник Дмитлага, белморстроевец, соловчанин, значкист двух каналов и тонкий трафик Глеб Кун, раскрывают тщательно разлинованную путевую тетрадь.

— Ваши районы?

— Центральный, — говорит Соболевский.

— Хлебниково, — откликается Жарков.

— Побывайте на участках, проверьте, как идет подготовка к вселагерной выставке.

Все художники становятся полукругом подле мольберта: Глеб Кун, Сергей Щелоков, тридцатипятники Василий Жарков и Сергей Гусев, Константин Соболевский, Андрей Никулин, маленький взлохмаченный башкир Усманов, рядом с подтянутой татаркой Зейнаб Яушевой коренной москвич “дядя Саша” Марышев, бок о бок со смуглым тифлисцем Мамедом-Али, молчаливый тридцатипятник Грабовенко и, как вьюн, подвижный оформитель Ильясов.

Двенадцать — ЦХМ Дмитлага, художники Мосволгостроя. “Двенадцать апостолов” — как их шутя называют каналоармейцы.

Их двенадцать. Скоро выставка. Картины развешаны вдоль длинной стены церковного зала. На столах — рисунки, макеты, листы графики, скульптурные группы.

Двенадцать. Они идут вдоль увешанной полотнами стены. Останавливаются, жарко спорят. И на их лицах, таких различных чертами и столь схожих в охватившем их творческом воодушевлении, мгновенно сменяясь, скользят тени разнообразнейших переживаний.

А Глеб Кун и дома много работает. Его комната давно превратилась в мастерскую.

Однажды зимой здесь появилась его сестра Мария.

Их разлучила беда. Позже она долго и тщетно искала его. И, наконец, нашла! И теперь вот приехала в гости.

Была зима. Шел снег. Белые кораблики проплывали в лучах фонарей и, медленно кружась, опускались на землю. Хрустела под ногами накатанная дорога, и сверкал “хрусталь” разноцветным холодным блеском. Где-то в клубе играл оркестр. Было так хорошо, что просто не верилось.

А потом они сидели в его комнате-мастерской и в который раз рассматривали каким-то образом сохраненные им семейные фотографии. Еще той, дореволюционной, поры. Говорили, вспоминали, надеялись.

Мария старалась помочь Глебу в работе: растушевывала рисунки. И с каждой новой линией, мазком на ватмане таяли минуты их встречи.

Поезд увозил ее мимо огромного котлована, в котором копошились тысячи людей. За окнами вагона сверкал тот же снег, рядом бежала накатанная дорога, на краю котлована играл оркестр, но хорошо на душе не было. И просто не верилось, что совсем недавно они были вместе, и была совсем не похожая на эту жизнь.

Летом 37-го она получила короткую записку от Нины Сергеевны, что Глеб арестован.

И Мария Сергеевна снова начала искать брата, хлопотать. Но перед ней была непробиваемая и холодная стена. Наконец она написала новому наркому Берии. Вскоре пришла открытка, которая приглашала посетить некий особняк, но мудрая бабушка не показала ее внучке.

А она искала и продолжала верить. Даже, выходя замуж, фамилию свою не стала менять, чтобы легче найти.

В 1962 году ей вручили справку о реабилитации брата и свидетельство о его смерти. 20 августа 1941 года.

Так расстреляли или умер? А может быть, жив?

Г.Кун Начальник 3-го шлюза Н.Е.Кобылина

Нет, ни тогда, в 37-м, ни тогда, в 62-м, не щадили никого! Только в первом случае убивали выстрелом в затылок, а во втором — враньем в сердце. В документе — инструкции для служебного пользования, все сказано цинично и предельно точно. “Приговор приведен в исполнение 17 июня 1937 года. Учитывая, что гр. Кун М. С. не имеет сведений о судьбе брата… полагал бы объявить устно гр. Кун М. С. о том, что Кун Глеб Сергеевич, будучи осужден в 1937 году на 10 лет лишения свободы, отбывал наказание в ИТЛ МВД, где умер 20 августа 1941 года от туберкулеза легких. Его смерть зарегистрирована в бюро ЗАГС исполкома Дмитровского райсовета…”

“Убедительно прошу произвести розыск и рассмотреть дело моего брата, — писала она. — Очень прошу сообщить, где он. Я верю, что он жив и очень жду от Вас сообщения…”

Она искренне верила, а в ответ получила ложь.

Майским днем 37-го бушевала праздничная пристань. Первая флотилия на канале. Митинг гостей, строителей, горожан. Даже демонстрация в честь Международного дня солидарности трудящихся в этот раз сменила традиционный маршрут.

Но тень врага народа Ягоды уже витала над торжеством: арестован Фирин, арестован Пузицкий, арестован Кравцов… Кто следующий?

А они и не подозревали еще. Глеб Кун собрал товарищей. На машине доехали до Икши, а затем пересели на один из кораблей флотилии, идущей в столицу.

Они радовались. Завершается стройка. Скоро новая жизнь.

Медленно плывут навстречу берега. На них — люди, флаги, праздничные гирлянды, портреты вождей, нового наркома внутренних дел Ежова, ударников МВС. Многие из них выполнил Глеб Кун. Главный художник канала. Молодой человек, большого, но невостребованного таланта и трагической судьбы.

Н. ФЕДОРОВ.

1990 — 1993 г.

Редакция благодарит за помощь в подготовке материала главу администрации района В. В. Гаврилова, начальника ГУВД АМО генерал-лейтенанта К. М. Белина, журналиста из Дубны Е. Молчанова, Д. Г. Юрасова, М. С. Кун, управление МБР по г. Москве и Московской области, Ленинградской области.

ЖУРНАЛИСТИКА КАК ПОСТУПОК: Сборник публикаций победителей и финалистов премии имени Андрея Сахарова «За журналистику как поступок» за 2004 год/ Под ред. А.К. Симонова Составители – И.П. Борисова, Б.М. Тимошенко. М.: Престиж, 2005 г. С. 253-256.

Газета «Дмитровский вестник», 9 сентября 2004 г.

Черное холодное небо. Ледяное мерцание звезд. Стужа и снег. Дым над трубами изб да простуженный брех собачонки.

Тусклый свет окон. И только вечерняя школа манит яркими огнями: заходите получить знания.

– Сегодня, – говорит преподаватель ученикам-сельчанам, – поговорим о ГОЭЛРО – плане электрификации нашей страны.

– Владимир Георгиевич, а правда, что и вы участвовали в нем?

– Да. Вместе с моим учителем Генрихом Осиповичем Графтио.

Короткая справка. Генрих Осипович Графтио (1869–1949) – один из организаторов гидроэнергетики нашей страны. Академик, член ЦИК СССР.

Морозный декабрьский вечер в далеком и забытом Соликамске. Скрип шагов меж сугробов. Кто и куда идет в столь поздний час?

Закончены уроки. Опустел класс. Теперь тоже можно домой.

Скрип шагов среди белесой мглы. Усталый учитель бредет по улице. Остывшая печка. Заиндевелые углы в комнате. Ходики на стене. Календарь с датой 18 декабря 1949 года.

Шум машины за окном, скрип шагов и стук в дверь.

– Иванов-Смоленский? Владимир Георгиевич? Вы арестованы.

– Да за что?!

– А это вам лучше знать.

В управлении МГБ Молотовской области ответ дали четко и быстро:

– За участие в 1928–1933 годах в контрреволюционной организации в Наркомате путей сообщения, за передачу представителям США сведений шпионского характера о состоянии заводов СССР, имеющих отношение к строительству электровозов.

– Но ведь я уже отбыл десять лет в лагерях. Это какая-то ошибка!..

– Органы, профессор, не ошибаются никогда!.. Если арестовали снова – значит, не досидели…

Всякий раз, оказавшись в горах, не перестаешь удивляться их величию, восхищаться разнообразием природы и красок. И размышлять…

Отполированная скала или уложенные одна на другую глыбы создают образ великого каменотеса, создавшего суровый и неповторимый пейзаж.

Лес и реки дополняют его, а белая голова многолетнего и многоумного гиганта венчает картину.

Смотришь и смотришь, запрокинув голову, слушаешь шум потока и ощущаешь себя ничтожно малым и думаешь, что жизнь вряд ли занесло сюда даже ветром.

Но нет. Глинобитные домишки прижались к склону, по дороге протрясся возница, задымил в долине костер и выбрался на лужайку пастух со своим хозяйством.

Ночь упадет быстро, и темень завладеет всем. Ни электричества в окнах, ни железной дороги. А ведь XX век начался не год назад.

Появление в этих местах людей из Москвы насторожило, но долго они не задержались. Походили – полазали меж камней, помахали руками в разных направлениях и исчезли. Словно и не появлялись. А может, это были духи?..

Русские уехали, а по населенным пунктам быстро разнеслась весть: скоро через горный перевал пройдет железная дорога, и электровозы потянут составы.

Никто толком не знал, что такое железная дорога, и как можно без лошадей или ослов передвигаться в горах, да и забраться на такую высоту? Поэтому тема о духах продолжала жить.

Инженера Иванова-Смоленского вызвали к руководству. Владимир Георгиевич не первый год служил в Наркомате путей сообщения, перемещение его в отдел электрификации железных дорог Высшего технического комитета тоже состоялось не вчера, и возможность нового назначения не исключалась.

– Владимир Георгиевич, есть предложение перевести вас в группу специалистов, которая станет заниматься проектом прокладки железной дороги через Сурамский перевал. Это западная Грузия. Перегон Зестафони–Хашури.

Безусловно, предложению предшествовало тщательное изучение биографии и трудовой деятельности специалиста.

Из анкеты. Владимир Георгиевич Иванов-Смоленский родился в 1891 году в Санкт-Петербурге. Отец – профессор пения консерватории, прежде оперный певец, выступавший на сцене под фамилией Смоленский.

В.Г. Иванов-Смоленский в 1909 году окончил Реальное училище, а в 1918 – Петроградский электротехнический институт и удостоен звания инженера электрика 1-го разряда. С 1918 года – работник НКПС.

В 1919–1920 годах в группе профессора Г.О. Графтио принимал участие в работе государственной комиссии по электрификации (ГОЭЛРО).

– Владимир Георгиевич, в вашем свидетельстве записано: «Инженеры-электрики пользуются правом составления проектов и производства строительных работ по устройству всякого рода электротехнических сооружений. Не так ли? Вот и проектируйте, и сооружайте!.. Перевал должен быть взят!..

Из жизнеописания В.Г. Иванова-Смоленского:

«С 1923–1924 гг. занимался в НКПС исключительно вопросами электрификации Сурамского перевала ЗВК ж. д., разрабатывая главным образом тягловую часть проекта… и основные задания для сурамских электровозов… В связи с этой работой меня дважды командировали за границу».

Тихо двинулся перрон, и замелькали платформы и полустанки, города и безлюдье. Минск, входившая когда-то в состав России Варшава, уже встающий на путь милитаризации Берлин, беззаботная Франция и пароход из Гавра.

1929 год. В США прибыл русский специалист с длинной и трудно произносимой фамилией Иванов-Смоленский. Цель: изучение устройства и эксплуатация железных дорог с электрической тягой поездов и совместная работа по электрификации Сурамского перевала.

Американцы рее заметили, что советская Россия присылает грамотных спецов, часто подготовленных еще при старой власти. Они дотошны, энергичны, их мало интересуют деньги и быт. Они – патриоты и трудятся в первую очередь ради своей страны, отказываясь от заманчивых предложений остаться на Западе.

И при этом они не члены захватившей власть партии.

Из жизнеописания В.Г. Иванова-Смоленского. «Кроме США, в эту поездку я был и в Мексике. После возвращения в том же году был занят разработкой технических условий для первых в СССР сурамских электровозов».

Спустя два года Владимир Георгиевич снова отправляется в США. На этот раз уже в качестве председателя комиссии по наблюдению за постройкой и для приемки заказанных электровозов.

Из жизнеописания В.Г. Иванова-Смоленского. «По возвращении в 1932 году из Америки летом этого года участвовал в работах комиссии НКПС на Закавказской ж. д. по приемке электрифицированного Сурамского перевала….»

Ученый и технический мир СССР и США хорошо знали Иванова-Смоленского. То же можно сказать и о студентах и преподавателях Московского института инженеров транспорта и Московского электромеханического института инженеров транспорта.

Из анкеты: «В 1924 году начал педагогическую деятельность. В МИИТе читал специальный курс «Электрификация железных дорог», а затем «Электрическая тяга». В 1930 году – заведующий кафедрой «Электровозы» МЭМИИТ. С 1932 года – профессор. В этом же году полностью перешел на работу. Автор ряда научных работ, делегат съездов железнодорожников, где выступал с докладами. Владеет английским, французским и немецким языками».

Март – странный месяц. Днем – весна, ночью – зима. Ручьи и лед. Первые сережки на ивах, мимозы на женский праздник и длиннющие сосульки над крышами. Улыбки днем и страхи ночью.

Март – странный месяц.

В самом его конце в 1933 году транспортный отдел ОГПУ арестовал профессора Иванова-Смоленского.

Из воспоминаний сына – Алексея Владимировича Иванова-Смоленского: «Арест явился как для отца, так и для всех нас, близких, полной неожиданностью. Не чувствуя за собой никакой вины, он считал это недоразумением, которое должно скоро выясниться.

Я очень любил отца. Я и мама никогда не верили, что он «враг народа». В комсомол меня не приняли, т. к. я не захотел публично отречься от отца».

Владимир Георгиевич не считал себя виновным, а у ОГПУ было иное мнение. – Оснащение Сурамского перевала электровозами не той системы, шпионаж в пользу США и другие «грехи» и 10 лет лагерей.

Из воспоминаний А.В. Иванова-Смоленского. «После долгой разлуки мне удалось встретиться с отцом на Беломорканале… Осенью 1936 года его перевели на строительство канала Москва-Волга, где он работал инженером в электрическом отделе. Зимой следующего года мне удалось приехать в Дмитров и провести с отцом одни сутки.

Отец очень устал, кроме того, его подкосило известие, что дом в Москве, где мы жили, предназначен на слом, и нам, как семье «врага народа», жилая площадь предоставлена не будет…» 2 марта Владимир Георгиевич прибыл из Дмитлага в Ухту, а 11 июля 1938 года отправился в Норильлаг.

Из жизнеописания В. Г. Иванова-Смоленского. «По 1943 год находился в лагере. С 1938 года работал старшим инженером проектной организации, а с 1943 года – ответственным руководителем проектов электрификации железнодорожного транспорта Норильского комбината НКВД. В 1944 году назначен заместителем главного инженера Дашнесанской экспедиции Желдорпроекта МВД СССР в Кировобад, где занимался разработкой проекта электрификации горной железной дороги и вопросов организации движения…»

Снова юг страны, снова горы, снова электрификация железной дороги, только на этот раз под присмотром МВД. В 1948 году короткое назначение на Волго–Дон. Как на Москваволгострой в 1936-м.

«…В настоящее время проживаю в Соликамске».

Владимир Георгиевич трудился в вечерней школе учителем, занимался техническими переводами, писал научные работы. А в Москве в институте работал преподавателем сын Алексей, инженер-электрик, кандидат наук.

Одного лишь не знал Владимир Георгиевич: 18 декабря 1949 года его снова арестуют. Не только за то, что не совершал, но и за что отбыл срок.

Его сослали в Туруханск Красноярского края, где когда-то был в ссылке большой друг всех заключенных Сталин. Сослали без указания срока.

Только 8 июля 1954 года Владимира Георгиевича освободили от ссылки, не потому, что истек срок, а потому что постановление ОСО МГБ СССР от 27 мая 1950 года отменил Верховный суд. А 2 ноября Следственное управление КГБ СССР прекратило дело 1933 года.

На Беломорканале сын увидел отца подтянутым, регулярно занимающимся физзарядкой, в Дмитлаге – безмерно уставшим, после реабилитации – с окончательно подорванным здоровьем.

Владимир Георгиевич Иванов-Смоленский умер в 1955 году. Не выдержало сердце.

Н. Федоров

ЖУРНАЛИСТИКА КАК ПОСТУПОК: Сборник публикаций победителей и финалистов премии имени Андрея Сахарова «За журналистику как поступок» за 2004 год/ Под ред. А.К. Симонова Составители – И.П. Борисова, Б.М. Тимошенко. М.: Престиж, 2005 г. С. 248-252.

Газета «Дмитровский вестник», 24 июля 2004 г.

Авария на Челябинской ГРЭС случилась весной тридцать второго. Стал нагреваться генератор топочного мотора. И, поскольку происшествие это оказалось не первым, появился вполне резонный вопрос не только о ремонте, но и приглашении специалистов.

Приехавший в начале лета главный монтажный инженер фирмы «Метрополитен Ваккерс» Лесли Чарльз Торнтон ситуацию внимательно изучил и успокоил встревоженных энергетиков: no problems.

Но вскоре проблемы возникли снова. И вовсе не технологические. Их создали сначала «специалисты» Уральского обкома партии, а потом и ОГПУ.

Все происходящее удачно вписывалось в дело о вредительстве на электростанциях СССР. А связи с иностранцами оказывались как нельзя кстати.

«Черный ворон» не знал покоя, собирал в ночи одного «врага» за другим. Коммерческий директор «Уралэнерго» Канторович, главный инженер «Челябинской ГРЭС» Николай Витвитский.

7 марта 1933 года машина пришла за главным инженером «Уралэнергострой» Чеславом Ковалевским, 13-го – за начальником эксплуатации «Свердловэнерго» Иваном Педашенко, 4 сентября – за заместителем начальника оперсектора главного диспетчера «Уралэнерго» Борисом Хамкиным, 8 сентября – за бывшим главным инженером Свердловских электросетей «Уралэнерго», доцентом Свердловского энергетического института Анатолием Кудряшовым («Дмитровский вестник» написал о нем в 1999 г.), 5 ноября – за старшим инженером строительства Егоршинской ГРЭС Михаилом Еднералом, 21 января 1934 года – за доцентом Свердловского энергетического института Семеном Печатальщиковым (см. «Дмитровский вестник» за 15.02.01), за заместителем начальника сектора «Уралэнерго» Александром Крохиным (см. «Дмитровский вестник» 29.01.04), 16 февраля – за специалистом Егоршинской ГРЭС Гермогеном Волковым.

Председатель комиссии Решетов и его помощник, начальник экономического отдела ОГПУ Ермолаев, трудились день и ночь: сортировали арестованных по делам, объединяли их «во вражеские группы», «знакомили» между собой – заочно и задним числом.

Это была «теория», а «практика» – ночью. «Вредителей» и «экономических диверсантов» допрашивали по нескольку часов, грозили расправой над родственниками, требовали признания в несовершенном.

Многие не выдерживали и подписывали все, другие проявляли твердость и отказывались это сделать, но итог оказывался один: статья 58 УК РСФСР и десять лет лагерей. Государство возводило по всей стране промышленные гиганты, а им требовались рабочие руки и головы специалистов. Шло массовое переселение людей, в большинстве своем против их воли, с ярлыком «враг народа».

Правда, в реализации этой жесткой доктрины случались и сбои. Николай Витвитский не выдержал издевательств и во время следствия покончил жизнь самоубийством. Пришлось объявлять на суде: заболел, и дело его выделено в отдельное производство. И Канторович тоже вынес себе приговор.

Была весна. В эшелон грузились в темноте. Лязгнули запоры, дернулись вагоны, и застучали колеса.

– Куда едем?

– Нет, едем – это в отпуск или командировку, а тут: везут. Этапом.

– Куда везут?

– Прекратите разговоры! Привезут – узнаете!..

Лишь перед столицей услышали: рыть канал под Москвой. Только в вагоне узнали друг друга по-настоящему «подельники» Александр Крохин и Михаил Еднерал.

– Давайте знакомиться, Михаил Прокопьевич, а то тюрьма с очными ставками и ночными бдениями как-то не располагала.

– А что сказать? Тридцать лет. Происхождение не совсем пролетарское: отец содержал столярную мастерскую в Люблинской губернии. В мировую семья бросила все. Отец так и сказал: «Хай германец подавится!»

С эшелоном беженцев приехали в Челябинский уезд, на станцию Мишкино. Сюда же из Лифляндии перебралось Высшее начальное училище, которое я и закончил. В двадцать первом поступил на электротехнический факультет Киевского политехнического института, который завершил в двадцать седьмом.

– Ну, а в Свердловске как оказались?

– Вовсе не сразу. Сначала в Донецком рудоуправлении работал механиком, потом теплотехником – на Штеровской ГРЭС, а уж затем, в двадцать девятом, вернулся на Урал. Сначала механиком в рудоуправлении «Ураласбеста», после на Егоршинскую ГРЭС перевели зав. Отделом электростанции, инженером. Там в поселке ГРЭС и жил с семьей.

– А мне говорят: вы, мол, с Еднералом вредительскую организацию создали, а я о таком ничего и не слышал даже. Теперь буду знать. Может, еще и не один год вместе придется…

– Может, и так… Вы бы, Александр Васильевич, о себе немного рассказали.

– Арестовали меня в январе тридцать четвертого. Я в «Уралэнерго» работал…

– Тихо вы! – цыкнул смотрящий в щель вагона. – Подъезжаем!

Дмитров – центр стройки – встретил хмуро. Узкие улочки с одноэтажными домами. Редкие лошади, прижавшиеся с ездовыми к обочине, прянувшие при виде движущейся колонны зеков обыватели, зияющие пустотой звонницы колоколен.

Дорога от вокзала до монастыря. Перекличка и пересчет. А затем – сортировка по районам, зонам и лагпунктам.

– Ковалевский Чеслав, – зачитал кадровик в военной форме.

Короткая справка: КОВАЛЕВСКИЙ Чеслав Владиславович 1889 года рождения. Из дворян. В 1917 году закончил Московский институт инженеров путей сообщений. С 1920 года – начальник строительства Вятской железной дороги, с 1923 года – работа в Госстрое СССР. В 1927 году назначен начальником возведения Челябинской ГРЭС, а с 1930 года – руководителем сооружения Красноуральского медеплавильного комбината. С 1933 года и до ареста – главный инженер «Уралэнергострой».

– Гражданин начальник, – продолжая, съязвил кадровик Ковалевскому, – вам крупно повезло: направляетесь начальником строительства шлюза номер девять. Это у самой матушки-столицы.

Чеслава Владиславовича досрочно освободили 18 июня 1937 года. Значкист-ударник «Москваволгострой», уехал в поселок Щекино Тульской области, где работал главным инженером на строительстве газового завода.

– Крохин! Тебе, Александр, повезло меньше. Хоть и ты начальник, и институт закончил, а придется в карьер с лопатой лезть. А выберешься ли потом – от тебя зависит.

Александр Крохин выбрался: по ходатайству институтского товарища, а теперь «перековавшегося» на Беломорканале «врага народа» Курдюмова, помощник главного инженера Евгений Тольский перевел его в отделение энергоснабжения.

Александр Крохин выжил, а Евгения Тольского расстреляли в сороковом.

– Педашенко Иван! А вот тебе, Ваня, повезло. Александр Иванович Баумгольц, начальник монтажного отдела, просит направить тебя к нему. Но, будь моя воля, я тебя, беляка-колчаковца, на лесоповал загнал бы!..

– А за это я в концлагере уже отсидел.

– У нас сидеть не придется. Работать придется!

Баумгольцу было все равно, что сорокалетний спец в гражданскую войну служил начальником радиостанции штаба 1 Сибирской армии Колчака, за что впоследствии судим ревтрибуналом 5 армии, а потом, в 21-м, чинил пишущие машинки. Ему требовалось в сжатые сроки обеспечить выполнение огромного объема работ, а для этого – кадры высококлассных мастеров. И Педашенко подходил.

Во-первых, из семьи инженера, во-вторых, кончил три курса Петроградского электротехнического института и офицерскую школу электриков, в-третьих, жизнь подтвердила квалификацию бывшего подпоручика: за ремонтом машинок последовала успешная работа начальником эксплуатации Средне-уральской райсети «Свердловэнерго». И должность старшего инженера-монтажника Ивану Даниловичу вполне соответствовала.

Время подтвердило правоту этой мысли. В августе 1937 года Ивана Педашенко досрочно освободили, и оставили работать на канале начальником монтажного отделения. Он проводил консервацию неудавшегося строительства Куйбышевского гидроузла. С началом войны Иван Данилович возводил оборонительные сооружения, вел саперные работы.

В марте 1942 года его отозвали с фронта. Объяснили: на Урале срочно создается мощная промышленная база, и направили на строительство Челябинского металлургического завода начальником энергокомбината.

И хотя время тянулось медленно, с началом 1937 года чувствовалось: скоро конец стройки. А после сдачи объекта – торжества, речи, награды, освобождение.

О наградах не думали, торжества – для других, а вот досрочный выход из лагеря вдали все. Считали дни, внимательно присматривались к происходящему вокруг и строили планы на будущее.

Начался демонтаж вспомогательных электролиний через канал. Значит, скоро!..

Заполнение водой русла новой реки. Наконец–то!..

Первая флотилия от Волги до Москвы – ура!..

Готовится Указ о досрочном освобождении 55 тысяч заключенных. Наконец–то!..

Указ похоронил все надежды. В длинном списке не оказалось ни Крохина, ни Еднерала, ни Волкова, ни Печатальщикова, ни Кудряшова, ни многих других специалистов. Строек по стране еще хватает, им требуются профессионалы.

И снова: куда везут? Только на этот раз про себя: опыт не задавать «глупых» вопросов имеется – не первый день в зеках.

Север тоже встретил не ласково. И хотя было лето – это все же не Подмосковье и не Урал. И если слово «Коми» новым не стало, то точки на карте: Чибью, Джебол, Ухтпечлаг приходилось запоминать намертво, ибо теперь с ними связывалось существование при жизни, и, может быть, до смерти.

Уже знакомый пейзаж: бараки, охрана, лазареты, лагпункты вдоль всей реки Ижмы, а к ним – нефтяные промыслы, буровые вышки, совхозы «Ухта» и «Седью».

– Еднерал, – зачитал вышедший кадровик, – Ухта. Строительство нефтешахты.

– Крохин. Полезай туда же…

Разговоры среди зеков – на разные темы, но осенью все чаще – о скором создании большого проектного отдела, куда соберут мелкие группы, работающие в разных местах, а специалистов объединят по различным направлениям.

В унылом и промозглом октябре решение наконец состоялось, а дело сдвинулось с места лишь в июне тридцать восьмого.

Старшим инженером энергогруппы назначили Александра Крохина.

– Опытный и квалифицированный специалист, занимавший в Свердловске крупную должность, хорошо зарекомендовал себя на строительстве канала Москва – Волга и у нас тоже, – прокомментировали приказ.

И снова рядом оказался товарищ по несчастью – инженер Михаил Еднерал. А со строительства Ухтинской ТЭС перебросили еще одного бывшего каналоармейца – Бориса Мокршанского.

И о нем сказали аналогичные слова, добавив лишь одно:

– Охотно откликался на предложения выступить в печати.

Из Дмитлаговской газеты «Перековка». 1937 год. Б. Мокршанский. Из статьи «Энергокомбинат канала»: Чтобы поднимать воду на 40 метров, надо ежегодно перекачивать около 2 млрд куб. м. И это отличает наш канал от других каналов. ГЭС дадут большое количество энергий: 150 тысяч квт/ч. Самые крупные станции: Иваньковская и Сходненская.

– Вот. Располагайтесь. Здесь станете жить…

Высокий берег Ухты. Общежитие на косогоре. Рядом – еще дома, деревянные, леса–то сколько хочешь!

– Распорядок дня знаете, – сказал на прощание комендант, – а питание – в совхозной столовой.

– Александр Васильевич, – заметил Еднерал, – Меня раньше других назначили. Вот я и рекомендовал вас. Так что, получается, судьба связала нас, и выходит: идти по жизни придется вместе. Сколько – неизвестно.

Но производство росло. Оно требовало специалистов, поэтому надежды казались призрачными. Начавшаяся в сорок первом война зачеркнула и их. Теперь оставалось одно: труд во имя будущей Победы.

Уходя от врага, двигались на Север и Восток заводы и фабрики. Одна из таких прибыла из Майкопа в Ухту.

В конце войны проектный перевели в управление комбината, а шесть лет спустя Крохина назначили главным инженером отдела, и в подчинении у него оказался начальник электростанции Еднерал.

И еще одно событие произошло в этот период: в 1949 году трагически погиб Гермоген Михайлович Волков – главный энергетик Сажстроя.

Казалось, чего проще: срок давно отбыт, в 1956 году всех троих реабилитировали за отсутствием состава преступления, пиши заявление и покупай билет. Куда хочешь!

Ан нет! Четверть века прожито здесь, столько сил отдано большому делу. Только в 1963 году Александр Васильевич Крохин вышел на пенсию и приехал в столицу. И Михаил Прокопьевич Еднерал тоже…

Редакция благодарит за помощь в подготовке материала: Управление ФСБ по Свердловской области и лично начальника подразделения В.Д. Кулакова, заведующую архивом УИН МЮ РФ по Республике Коми Ю.Г. Ульянову и общероссийское общество «Мемориал».

Н. Федоров

ЖУРНАЛИСТИКА КАК ПОСТУПОК: Сборник публикаций победителей и финалистов премии имени Андрея Сахарова «За журналистику как поступок» за 2004 год/ Под ред. А.К. Симонова Составители – И.П. Борисова, Б.М. Тимошенко. М.: Престиж, 2005 г. С. 245-248.

Газета «Дмитровский вестник», 11 июня 2004 г.

В красном уголке каждый занимался своим. Листали журналы, смотрели газеты, играли в нарды. И только у передних столов шел оживленный разговор.

С каждой минутой тональность его усиливалась, а потом вперед вышел невысокий, уверенный в себе крепыш.

– Это что же получается, – начал он, встав между бюстами вождей. – Нормы постоянно завышаются. Нас просто грабят…

Некоторые, услышав такое, стали потихоньку пробираться к выходу, но большинство внимательно слушало оратора, ибо авторитет с шестнадцатью судимостями говорил правду.

– Много нашего брата уже умерло, многим предстоит еще умереть, потому что нас считают за собак…

Говоривший умел это делать, т. к. еще недавно трудился инспектором культурно- воспитательного отдела, но в очередной раз проштрафился и был направлен в Омутню на общие работы.

Появившийся воспитатель пытался остановить выступающего, но это не удавалось. Педагог занял должность совсем недавно и ни опыта, ни умения владеть аудиторией не имел. Да и авторитета тоже.

– Ты кто такой? – неумело начал он.

– Пора бы знать!

– Это Сергей Матвеев, – пояснили зеки. – Давно о производстве разглагольствует.

– Кто я такой? А почитайте мои книги и все узнаете. Они одобрены начальником Дмитлага Фириным. А хотите, я подарю, и с автографом: «Дорогому и несгибаемому борцу с жуликами, бандитами со свиданьицем! Рецидивист С. Матвеев».

Воспитатель вспомнил: о Матвееве ему говорили – ворует и пишет стихи. Ну, прямо, как французский классик Франсуа Вийон.

Но Сергей – не Франсуа.

Короткая справка. Матвеев Сергей Петрович 1902 года рождения. По образованию – медицинский работник. До направления в Дмитлаг – без определенных занятий и места жительства. Владеет латынью и немецким языком. В Дмитлаг прибыл 4 мая 1934 года. Лагерный поэт.

«Я, очарованный цементщик,
Слагаю песенки труду,
А надо мною волжский ветер
Роняет дальнюю звезду».

Воспитатель вспомнил о Матвееве и быстренько подал рапорт по инстанции о хулиганской выходке в красном уголке, которую в третьем отделе «переквалифицировали» в антисоветский выпад замаскировавшегося врага.

То, что сказал Сергей товарищам, было правдой: рабов под стены Москвы сгоняли со всей страны, а затем многих из них, нередко живых, сбрасывали в безымянные братские могилы. Знали все, а Матвеев еще и сказал. Наверное, и потому что изменилась ситуация, главным событием в которой стал арест всесильного покровителя лагерных деятелей искусства, начальника Дмитлага Семена Фирина, и скорый конец ощущался остро.

Заместителю начальника ГУЛАГА СССР Фирину С.Г. от Матвеева С.П. Товарищ редактор (журнала «На штурм трассы» – Н.Ф.) и начальник! Посылаю Вам новые стихи «Новый год» и желаю Вам в новом году новых строительных успехов и светлого счастья… Лично для себя, товарищ начальник, я прошу устроить мое дело с пропуском… и скостить мою бронь, которую отработать я не в силах, и самое главное: издать (отдельно) мою книжку стихов. Эта просьба – все равно, как новогодняя мечта, и я был бы безусловно счастлив, если бы она сбылась.

Остаюсь преданный вам и строительству Сергей Матвеев, 1 января 1936 г.

«К Фирину я обращался пять раз, – скажет потом на допросе арестованный. – В последний раз видел его на 104 аварийных воротах в апреле 1937 года. Он сказал мне: «Матвеев, исправляй свои ошибки, не пьянствуй, и все будет в порядке». Фирина врагом народа не считаю».

«Товарищ Матвеев! Поздравляю с выходом книги. Не беспокоюсь за Вашу судьбу: никуда все не ушло. Начальник уехал, когда вернется, Вас вызовут. Пушкинские стихи пойдут в февральский номер (1937 г. – Н.Ф.). Очень прошу в январский номер (так в тексте – Н.Ф.) на любую тему строк 60–80 и выслать мне. Л. Могилянская. 4 февраля 1937 г.»

Канал – атаман

На рассвете лет чудесных,
В кумачах раздольных дней
Народился в волжских песнях
Атаман пяти морей

***

По ступеням и по плитам
Подойдет к столице он,
Опьянен жестокой битвой
И любовью закален.
И со дна морей достанет
Славу будущих времен.
Поокрикнув: – Мачты ниже!
Встанет в радуге мостов,
Крики радости услышит,
Звон далеких голосов.
И за косы Волгу бросит
У московских берегов.

– Какие задания давала враг народа Могилянская? – спросили арестованного.

– Писать стихи про канал.

Начальнику третьего отдела участка «Табор».

«Я лагерный писатель – поэт. Печатаюсь с момента выхода журнала, работал в газете «Перековка». Но я два месяца назад сидел за пьянство и мщение в СИЗО, получил за это дополнительный срок два года.

Теперь работаю отметчиком с 6 утра до 8 вечера. Когда прихожу в лагерь, писать некогда, канцелярская небольшая работа была бы для меня очень удобна. Я 35-ник (рецидивист – Н.Ф.), просидевший в тюрьме 9 или 11 судимостей. Здоровье подорвал.

Прошу, если можно, вызвать меня для личных переговоров с Вами и беседы.

С. Матвеев, 25 ноября 1935 г.»

Новый год

…Отброшу призрачное счастье
И в белый новогодний дым
Седую землю буду лащить
Напевом моря молодым.
Довольно по крестам–дорогам
Бросаться рыцарством годов,
Под вечный свод или под ноги
Кидать в огонь мечту – любовь…

Сергея Матвеева расстреляли 21 ноября 1937 года за антисоветскую пропаганду, связь с «врагами народа» Семеном Фириным и Лидией Могилянской и выполнение их заданий писать стихи.

Редакция благодарит начальника ГУВД Московской области генерал-лейтенанта Николая Владимировича Головкина за помощь в подготовке публикации.

Н. Федоров